— Да Ленинград — огромный город, тут год ходи, знакомого не встретишь!..

— Давайте-ка лучше всего вернёмся домой, — проговорила Ирина Ивановна. — И, хотя мне очень не нравятся здешние моды, — последнее слово получилось донельзя ядовитым, — но так нельзя. «Снимается кино» — это хорошо, но дразнить гусей не следует. Как отсюда быстрее всего добраться до ваших бабушки с дедушкой, Игорь?

— На метро, — вздохнул тот. — Ох, и влетит же мне… Маслакова — она такая, всей школе растреплет, и параллельному классу, и учителям, и родителям…

— Ну, ничего такого уж страшного, — пожал плечами подполковник. — Надеюсь, что очень скоро мы сможем вернуться назад и тогда всё это уже не будет иметь никакого значения.

— А вы так торопитесь? — вдруг спросил Игорёк. — Вам тут, у нас, так не нравится? Потому что царя убили, да?

Две Мишени вдруг остановился.

— Нам тут нравится, — ответил он очень серьёзно. — Я благодарю Провидение, что такое приключилось со мной. Я скорблю о страшной кончине Государя и Его близких и — вы правы, Игорь — это никогда не оставит меня. Однако у нас есть наш мир, наше собственное время, наше собственное Отечество и собственный Государь, которому мы присягали. Мы обязаны вернуться. У кадет, ваших, Игорь, ровесников, там остались семьи. Хотя, конечно, нам безумно интересно всё, изобретённое и открытое за шесть десятков лет.

Игорёк тяжело вздохнул.

— У нас хорошо, на самом-то деле, — пробурчал зачем-то. И снова повторил: — Никто никого не угнетает. Богатеев нет. И нищих тоже.

— То, что нищих нет — это очень хорошо, — серьёзно кивнула Ирина Ивановна.

— И вообще тут интересно! — подал голос Костька, провожая глазами то, что Игорёк назвал «троллейбусом».

— Интересно, — согласилась Ирина Ивановна. — Но нам надо торопиться. Бог весть, что сейчас творится в Гатчино; и Бог весь, что переживают сейчас ваши родители!..

…Метро, конечно, поражало. Движущиеся лестницы, на которых Петя, казалось, готов был кататься вечно; подземные дворцы, отделанные мрамором; голубые поезда, катящие сквозь тьму; да, в этом мире было, на что посмотреть!..

— Замечательно тут у них всё, — с завистью проговорил Костька сквозь шум несущегося под землёй поезда. — Эх, нам бы такое!..

— И у нас такое будет, — отозвалась Ирина Ивановна. — В Москве уже проекты составляются, я слышала…[3]

— Так то когда ещё будет, — протянул Костя, — а тут уже всё готовое!..

… «Домой», то есть к Онуфриевым, вернулись в молчании.

— Николай Михайлович, наверное, всё уже подсчитал, — рискнул Федя.

— Я вот никуда не тороплюсь, — буркнул Костя. — Куда нас отправят? Обратно в тот подвал? В то же самое время, да? Так пристрелят нас там, и вся недолга.

— Ничего подобного, — услыхала их Мария Владимировна. — О том, чтобы вас туда отправлять, и речи быть не может. Слава Богу, мы немного научились… за это время.

Она встретила их в фартуке — хлопотала на кухне.

— Прислуги у нас нет, сами, всё сами, — улыбнулась.

— А почему у профессора…

— У профессора и доцента, — строго поправила Мария Владимировна.

— Тем более. Почему у профессора и доцента нет хотя бы кухарки? — осведомилась Ирина Ивановна. — У меня вот есть. Замечательно пироги печёт. И «царское варенье» делает.

— Долго объяснять, Ирина Ивановна, дорогая. Как говорится, у нас теперь все равны, слуг нет, кто не работает, то не ест…

— Странно как-то, — пожала плечами госпожа Шульц. — Если у меня есть деньги и я плачу справедливое жалованье…

— Эксплуатация человека человеком, дорогая! — высунулся из кабинета Николай Михайлович. — Никак невозможно. Нельзя.

— Неужто никому подработка не нужна? — продолжала недоумевать Ирина Ивановна.

— Как не нужна! Нужна. Порой и договоришься… но вот как, как в старые времена — такого нет больше. Ничего частного не осталось, ну, почти ничего. Портной мой, Иван Сергеевич… Техник зубной… Вы ж поймите, социализм у нас. Все работают на государство.

— Так это ж хорошо, — услыхал Федор Костю Нифонтова. — У нас на казённых заводах и платят, говорят, лучше, и условия…

— Сложно всё, — вздохнула Мария Владимировна. — Уж больно много было… всякого. Но, чего ты тут в прихожей разговоры разводим? Проходите, дорогие мои, проходите!..

… — Значит, так, — они все сидели за чайным столом, и патефон — ну, конечно, совсем не такой, как привык Федя — негромко исполнял «Щелкунчика». Николай Михайлович говорил, позабыв о еде и дирижируя сам себе вилкой. — Значит, так. Расчёты я закончил. Мурочка моя проверила, пару ошибок нашла, вдвоём мы их исправили.