— Солонов, к месту!

Пришлось бежать «к месту».

Его команда «стрелком-отличников» устроилась в штабном вагоне. Поручик Котляревский, сидя в высокой командирской башенке, уже отдавал команды остальным броневагонам. Пашка Бушен и остальные нетерпеливо топтались посредине, всем явно мешая.

Грянули орудийные выстрелы — один, второй, третий. Котляревский замер в своей башенке, прильнув к панорамному перископу.

— Отлично Семен Ильич стреляют, прямо по баррикаде попал, — сообщил он вниз. Передвинул рычажки на пульте управления, нажал кнопку.

— Теперь гранатой, — шепнул Варлам Сокольский. — Гранат пару по обе стороны насыпи, и…

И точно. Снаружи грохнуло ещё дважды и наступила тишина.

— А ну как там наши были? — осторожно предположил Севка — нет, не Воротников, а Севастьян Филипьев, тоже из второй роты. — Наши, которые от немцев обороняются?

— Наши б такую глупость не сделали б, кадет, — откликнулся сверху поручик. — Наши бы просто рельсы б разобрали, и засели бы не на самой насыпи, а по сторонам. Не-ет, это запасники, больше некому. Или эта… «рабочая гвардия»?

Низкая броневая дверь распахнулась, в отсек, сгибаясь, вошёл Две Мишени.

— С баррикады на обстрел из стрелкового оружия не отвечают. Стрелки-отличники, идём на разведку.

— Я подведу бепо, — объявил поручик.

— На кого из вашей команды вы можете положиться полностью и совершенно, Николай Вениаминович? — вполголоса осведомился полковник. — Расчёт головного орудия-то — целиком офицерский… Да и здесь я у вас нижних чинов не вижу.

— Нижние чины в паровозной команде, механики, взвод стрелков — все сверхсрочники — сейчас в казарменном вагоне… — Котляревский явно замялся. — Остальные, господин полковник, увы, увы…

— Дезертировали, — закончил Две Мишени. — Две трети экипажа, так?

— Так, — убитым голосом подтвердил поручик.

— Могли бы, — холодно заметил Аристов, — поставить нас в известность и раньше. Александровцы так не поступают, Николай Вениаминович.

— Виноват, — зло отвернулся Котляревский. — Других солдат не имею, господин полковник. И знаете, что они мне кричали, когда разбегались? — что германец придет, порядок наведет.

Две Мишени только руками развёл.

— Простите меня, Николай Вениаминович. Был несдержан.

— Вы меня простите, Константин Сергеевич. Как говорится, чем богаты.

— Но и за сверхсрочников вы не ручаетесь?

— Не ручаюсь, — подтвердил поручик. — Уж больно брехни много ходит. Вот болтают, что, дескать, всю землю у бар отберут и мужику бесплатно нарежут.

— Так баре давным-давно землю продали, у кого она и была. А у кого осталась — внаём сдают. Монастырские угодья урезали. А в Сибири иль в Семиречьи — бери землицы, сколько влезет!

— Да что ж, господин полковник, вы меня-то агитируете?..

— Эх, был бы жив… — Две Мишени осёкся, махнул рукой. — Солонов! Готовы? Идём.

И вытащил маузер из кобуры.

[1] В. И. Ульянов-Ленин, «Советы постороннего», 8(21) октября 1917 года нашей реальности.

Федор передёрнул затвор. Ему ответило слитное щёлканье — «стрелки-отличники» повторили его движение.

— Посветите, Николай Вениаминович.

— Так точно, господин полковник! Пулемётчики вас прикроют.

Две Мишени поморщился, махнул рукой.

Броневая дверь распахнулась. Сырая тьма плеснула внутрь, расступилась перед спрыгивавшими вниз кадетами. Никто не подвёл — мигом рассредотачивались, низко пригибаясь; но со стороны баррикады не последовало ни единого выстрела.

Две Мишени снял маузер с предохранителя, взвёл курок.

Пригибаясь, кадеты двинулись к баррикаде. Мощный прожектор бронепоезда упёрся в хаотично набросанные прямо на рельсы бочки, бревна, опрокинутую телегу, какие-то ящики…

Тишина. Никого.

Федор понимал, почему нельзя было таранить баррикаду — что, если там разобранны рельсы или заложены фугасы?

Их редкая цепь приблизилась почти вплотную. Две Мишени показал ладонью — «залечь!» — а сам двинулся вперёд.

Баррикада ничем не ответила.

Полковник добрался до неё, несколько мгновений спустя махнул остальным — подходите, мол.

Картечь изрешетила доски, бревна топорщились свеже-белой щепой. Справа и слева от рельсов — неглубокие воронки, куда ударили трёхдюймовые гранаты. Два тела в шинелях, лицами вниз, рядом валяются винтовки с примкнутыми штыками. А у опоры, облицованной диким камнем, упираясь спиной, застыла третья фигура — ткань на груди темна от крови, папаха с алой лентой наискосок сбилась на сторону.