Думать так было приятно, но в глубине души Федя отчего-то сомневался, что Нифонтов так уж сильно наврал. Артист из Костьки аховый, в корпусной спектакль, что кадеты каждый год ставили к Рождеству и рождественскому балу, его не взяли — Орест Фридрихович Краузе, артист и постановщик императорского театра, преподававший кадетам драму, сразу замахал руками, едва Нифонтов на прослушивании попытался изобразить в лицах басню «Волк и ягненок».

— Нихт! Нихт! Найн! Найн! Ви не есть играть сцена! — Орест Фридрихович уморительно изображал акцент немецкого булочника или колбасника, кадеты помирали со смеху, но вот Нифонтову было явно не до смеха.

В общем, едва ли Костя врал, и от этого становилось ещё хуже. Скорее б уж с папой поговорить обо всём этом, что ли, а то муторно на душе и смутно.

А тем временем, незаметно пришла-подкатила суббота. В три часа пополудни кадеты славной седьмой роты, первого её отделения Солонов Фёдор и Ниткин Пётр строевым шагом, отдавая честь в движении, миновали унтера, стоявшего на часах у ворот. Конечно, отдание Петей чести, тем более — «в движении», приводило в отчаяние занимавшегося с ними строевой капитана Коссарта. Не наблюдалось ни требуемых «лихости», ни «молодцеватости». Петя краснел, бледнел, а потом начинал очень вежливо спорить, упирая на то, что понятия «лихость» и «молодцеватость» невозможно определить с должной точностью, в отличие от математических функций и физических постоянных.

Капитан Коссарт взирал на Петю мрачно, «словно жандарм на анархиста», как выразилась Ирина Ивановна, неизменно ухитрявшаяся появляться на самых разных занятиях седьмой роты, и делал выговоры Феде: отчего, мол, товарищу не помогает?

Федя тоже старался, но Петя Ниткин и «молодцеватость», видать, сойтись могли ещё хуже, чем Онегин с Ленским.

Тем не менее, за ворота Корпуса они вышли. Здесь многих кадет уже ждали извозчики, пролетки, и даже один автомотор, от созерцания которого Петю удалось отвлечь лишь напоминанием об испечённых пирогах.

До Николаевской, 10 идти пешком было с полчаса.

Погода внезапно испортилась, задул холодный ветер, полетели первые жёлтые листья, стал накрапывать нудный и мелкий дождик. На углу впереди маячили две фигуры — одна в белом дворницком фартуке, другая в длинной военной шинели.

Дворника Федя узнал — да и дивно было бы не узнать: Макар Тихоныч служил как раз в их доме. А вот рядом с ним возвышался тот самый полицейский, Пал Михалыч, что выручил Фёдора при самой первой встрече с шайкой Йоськи Бешеного.

— Здравия желаю! — по всей форме приветствовал Федор дворника и городового.

Ответом стали два мрачных взгляда. Макар Тихоныч только буркнул что-то под нос и отвернулся — прямо на стене вверенного его попечению дома красовалась размашистая надпись углём: «долой самодержавие!», причём написанное с ошибкой — «и» в окончании вместо положенного по правилам «i».

— Вот аспиды, — бурчал дворник, явно собираясь оттирать крамольную надпись. — А, Федор… ступай, ступай себе. Не на что тут смотреть.

— Точно! — поддержал Макара Тихоныча городовой. — Ступайте, господа кадеты, и в самом деле.

Федор с Петей повиновались.

Вот и знакомый дом, вот и площадка второго этажа, кнопка звонка, над которой уже появилась до блеска начищенная бронзовая пластинка: «А.Е.Солоновъ, полковникъ».

— Не будем говорить про надпись, Петь. Чего зря маму волновать?

— Не будем, — согласился Ниткин. Но, будучи честным, добавил: — Если не спросят.

Федя позвонил и дверь тотчас распахнулась.

Первой кинулась обниматься сестра Надя, за ней — нянюшка, ещё затем — мама, и последней — сестра Вера. Папа вышел из кабинета, обниматься не стал, но крепко, по-взрослому, пожал руку.

— Добро пожаловать, сын.

Всё это время Петя скромно стоял в сторонке — но, конечно, добрая Надя это так не оставила:

— Господин Ниткин! Прошу вас, прошу! Veuillez entrer!

— Je suis extr^emement reconnaissant, — вежливо ответил Петя, шаркая ножкой.

— Мальчики, мойте руки! — тотчас начала распоряжаться мама. — Марья Фоминична, миленькая, а готово ли…

— Давно всё готова, Анна Степановна, — усмехнулась няня. — Ну, проходите, проходите, огольцы! Федя! Там твоя подружка тебя…

— Няня! — Федя чуть не провалился сквозь землю. Точнее, через перекрытия.

…Оказалось, к их отпуску были подгаданы гости. Явилась Варвара Аполлоновна Корабельникова с племянником Валерианом и — сюрприз! сюрприз! — дочерью Лизаветой собственной персоной.

Петя при одном взгляде на гимназистку покраснел до корней волос; к счастью, светские разговоры оказались сведены к минимуму, потому что в гостиной уже источал сладостные ароматы накрытый праздничный стол.