— Куриная лапша, студень говяжий, пироги с морковью и пироги с грибами, Петенька, — говорила меж тем мама, заметив голодный блеск в глазах Ниткина. — Солянка на сковородке и расстегаи. Кулебяка. А на сладкое — пастила и варенье из райских яблочек!

Петя зажмурился, издав негромкий утробный стон абсолютного счастья.

— Вот хороший какой мальчик, — умилилась нянюшка, глядя, как друг Федора расправляется с поданным кушаньем.

Обед получился замечательный, тихий, и впрямь почти домашний, несмотря на гостей. Варвара Аполлоновна вполголоса беседовала с фединой мамой, обе они время от времени посматривали на устроившихся рядышком студента Валериана с Верой. Надя посматривала тоже, закатывая глаза и поджимая губы, когда думала, что её никто не видит. Лизавета же «наворачивала по первое число», как выразилась Марья Фоминична, и тоже удостоилась похвалы.

— Валериан, вы, я вижу, студент Политехнического? — дружелюбно осведомился папа, глядя на форменную тужурку гостя с квадратными контр-погонами и вензелем Петра Великого на них.

— А-а-а… э-э-э… — замялся студент. — Я, сударь Алексей Евлампьевич, в некотором роде… был там. Весной закончил курс, да, но…

— Валериан у нас куда боле склонен к филологии и философии, нежели к технике, — поспешила на выручку Варвара Аполлоновна. — Промучился курс, только время потерял. Теперь будет в университете. На историко-филологическом факультете. Погоны вот не поменяли пока что.

— Жаль, жаль, — искренне сказал Солонов-старший. — России инженеры нужны. Прямо вот очень. Да и оклад жалованья хорош. На Путиловских заводах молодому технологу сто восемьдесят рублей в месяц положено, только работай[1].

— Помилуйте, Алексей Евлапьевич, дорогой, да разве ж это деньги? — шутливо возмутилась гостья. — Так, на платки носовые да крем сапожный! Имения, слава Богу, не оскудели ещё!

Папа вздохнул, развёл руками.

— Хорошо, конечно, что не оскудели. Мы вот, Солоновы, испокон веку службу царскую служим. Со времен государя Михайлы Федоровича. Матушка Екатерина Великая пращура моего как-то деревенькой, правда, пожаловала. Во Владимирской губернии; прапрадед, однако, всех крепостных душ своих на волю отпустил. Невместно, дескать, мне людьми володеть, я с этими солдатами турка под Измаилом бил, да и в разных иных местах — не могу, и всё! Подписал им вольную. Батюшка мой, Евлампий Прокопьич, генерал-майор, после отставки, там теперь жительство имеет. Так что не вышло у нас с имениями, не обессудьте, матушка Варвара Аполлоновна, — и с виноватой улыбкой развёл руками.

Мама перепугано глядела то на гостью, то на папу, но мать Лизаветы (которая тоже примолкла, втянув голову в плечи), однако Варвара Аполлоновна только рассмеялась:

— Ах, Алексей Евлампьевич, поделом мне, поделом!.. Забылась я, простите великодушно. Конечно, хорошо быть инженером — брат супруга моего, Корабельников Семен Петрович, может, слышали?..

— «Корабельников и сыновья»? Слышал, как не слышать…

— Да-да, они! Мотоциклетки делают, видано ли! Сперва у немцев покупали, а потом и сами начали. Ужас такой! Мне и подойти-то страшно, а уж тем более сесть!..

Федя заметил, как мама облегчённо выдохнула.

— Интересно как! — взбодрился и папа. — Посмотреть бы!..

— Алексей, дорогой… — задрожала мама. — Эта твоя техника…

— Ладно-ладно, — шутливо вскинул руки папа. — Сдаюсь. Сдаюсь, аки француз под Седаном!..

— В общем, у каждого своё призвание, — светски закончила Варвара Аполлоновна. — Кому-то машины изобретать, кому-то философией заниматься. Слава Богу, не прежние времена, теперь каждый свою дорогу выбирать может. Вот Валериан и выбрал.

— Да, — с гордостью кивнул оправившийся студент. — Ибо Россия нуждается сейчас в инженерах не только, так сказать, машинных. Но и в инженерах человеческих душ! Сиречь в мыслителях, просветителях, философах, что помогут тёмному народу выбраться на дорогу прогресса и счастья!

Вера восхищённо захлопала ресницами. На сей раз глаза закатила не только Надя, но и Лизавета. Варвара Аполлоновна незаметно погрозила смутьянке пальцем.

— Народу работа нужна. Жалованье хорошее. Еда добрая. А просвещение от него не уйдёт, в свой черед просветится, — добродушно возразил папа.

— Будет вам, будет, спорщики, — решительно вмешалась мама. — Мужчины, Варвара Аполлоновна, хлебом не корми — дай за судьбы России словесно побиться!..

— И не говорите, Анна Степановна! — тотчас согласилась гостья. — И вообще, не сыграть ли нам, дорогая хозяюшка, в четыре руки? С листа, так сказать?

— Сыграем, разумеется! — обрадовалась мама. — В пансионе всё время играли, и потом, когда с Алексеем по гарнизонам ездили — чем ещё полковым дамам развлекаться?

— А вы, дети, можете к Федору в комнату пойти, — кажется, папа был очень рад, что всё обошлось.

— Пошли, — решительно сказала Лизавета. И добавила вполголоса: — Ничего тут интересного не будет. Мамы играть станут, кузен мой с твоей, Федор, сестрой любезничать… А вы, господин Ниткин, чего не встаёте?

Петя, и в самом деле просидевший тише воды, ниже травы всё это время, поднял глаза от идеально чистой тарелки, где только что завершил своё жизненный путь здоровенный кусок сладкого пирога.

— Куда же идти, m-mle Елизавета? — очень рассудительно сказал он. — Тут такие расстегаи!.. Правду ты, Федя, говорил, няня у тебя восхитительно печёт…