– Завтра Девятое мая, – твердила она заученным заранее текстом, – и я обещала ребенку, что мы с ним поедем к одной давней знакомой, которая, даже ты это знаешь, проживает прямо на Красной площади, недалеко от места, где будут проходить торжества! Я сейчас не работаю, по твоему, кстати, согласию, и наличных денег у меня, соответственно, нет, а чтобы как следует отдохнуть и вдоволь развлечься, необходимо потратить, как, надеюсь, ты понимаешь, довольно приличную сумму! Ты же ведь, возьму на себе смелость предположить, не допустишь, чтобы твоя жена – пардон уже просто сожительница «ессесвенно»! – и сын побирались, и выделишь нам необходимую финансовую поддержку?!

– Лидонька, милая, прости, – вопреки устроенной провокации, всегда отлично «работавшей» ранее, когда дело касалось дополнительных трат, на сей раз спокойно твердил супруг, – но ты же знаешь наше тяжелое положение и тот кредит, оказавшийся – как я даже не представлял! – до такой степени непомерным. Поэтому ты можешь меня сейчас хоть расстреливать, но выделить тебе чего-либо сверх того, что у меня есть в наличии, – а у меня уже давно ничего нет, и это кому, как не тебе, лучше всех должно быть известно! – я попросту не смогу, потому что взять дополнительных средств мне в данном случае в общем-то негде, а лезть в очередные долги я, соответственно, не хочу: мне за машину впору пока расквитаться.

– Да? Так-то сейчас ты заговорил? – говорила Лида более спокойным, но вместе с тем и изрядно ехидным голосом, уперев руки в боки и сверкая зеленоватыми глазками, – Ты, лучше, вспомни чего обещал, когда за мной еще только ухаживал? Я же вот отлично помню, что ты звезду мне сулил с неба достать, а главное, обнадежил, что у меня будет счастливая безбедная жизнь и что я ни в чем не буду нуждаться. Так давай же – выполняй взятые на себя обязательства, а то ведь дождешься в один прекрасный момент, что я соберусь и уйду. Придешь вот так вот с работы – ни меня ни ребенка уже и в помине в этой квартире не существует!

Аронова умышленно не обозначала, что имеет претензии на все нажитое вместе имущество, не желая заранее возбуждать в муже ненужные пока подозрения; ее целью было спровоцировать его на конфликт, чтобы появилась убедительная причина закончить уже изрядно надоевшие отношения, и поступала она так, – нет, не потому, что чего-то боялась либо же опасалась! – просто ей необходимо было создать в общественном мнении уверенность, что это не она распутная женщина, – каковой себя, конечно же, ни на миг не считала! – а ее «драгоценный» супруг не является в необходимой мере благонадежным. Именно поэтому ей и нужна была та убедительная причина, способная обеспечить ей – скорее исключительно для себя, только чтобы хоть как-то успокоить свою, впрочем не до конца еще, видно, испорченную развратом, совесть – более или менее благовидный, не бросающий «грязной» тени, уход.

– Так что ты решил? – продолжала она свои словесные излияния, стремясь как можно больнее задеть дорогого ей некогда человека и готовая ко всему, даже к некоторому физическому насилию, – Ты отпустишь нам сейчас денег, или мне уже начать собираться? Только знай: выберешь ты второй вариант – на мое прощение можешь более не рассчитывать! Так как мы поступим в дальнейшем?

– Я не знаю? – отмахнулся офицер от жены, как от надоедливой мухи, скривив в презрительной усмешке лицо (такие скандалы были в этой семье не редкостью и, к слову сказать, Лидия даже несколько раз собирала некоторые нехитрые вещи и уходила на время к подругам, но всегда потом возвращалась обратно), – Поступай как знаешь: я тебе в этих делах не советчик. Соберешься расстаться – ну что же поделать? – тогда уходи, – и грустно вздохнув, – держать я не буду.

– Значит, так ты решил? – сузив почти вплотную прекрасные глазки и одновременно делая злобным лицо, произнесла высокомерная женщина, вмиг изобразив на лице презрительную гримасу. – Ну, ладно, посмотрим…

На этом они расстались, и женщина, забрав с собой сына, уехала, как она тогда сказала: «Поеду к подруге подумаю, и, может быть, уже не вернусь». «Хорошо, хорошо, – не стал с ней спорить супруг, давно привыкший к таким проявлениям и почему-то уверенный, что и этот раз не явится каким-нибудь неожидаемым исключением, – пусть будет так, как ты решишь и как скажешь». Через пару дней Аронова позвонила и капризным голосом поинтересовалась, собирается ли «благоверный» забрать ее от подруги. Случилось так, как Павел, в принципе, для себя и предполагал, и делать нечего – презрительно ухмыльнувшись, он стал собираться в дорогу. Следует уточнить, что за то время, пока остальная семья отсутствовала, в их доме каким-то чудесным, лучше сказать, таинственным образом холодильник пришел в полностью непригодное для дальнейшей эксплуатации состояние и требовалась полная его замена. Участковый еще не знал, что эта поломка спровоцирована его «дражайшей» супругой, поэтому, как только она появилась в квартире, первым делом обратился к ней с вполне закономерным вопросом:

– Как, Лидочка, мы поступим с тобой с холодильником?

– А что холодильник? – спросила супруга, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться мужу в лицо. – Что с ним такое, ведь он вроде бы практически новый?

– Даже не соображу сразу, что тебе и сказать? – озадачено отвечал в общем-то опытный полицейский, всегда теряющий навык и способность логически мыслить в присутствии этой знойной красотки. – Я вызывал мастера, он осмотрел поломку и сказал, что произведено какое-то вынужденное вмешательство и что ремонту этот предмет бытовой техники больше не подлежит. Что бы это такое могло быть, ты случайно не знаешь?

– Нет, – все же не удержавшись от легкой, едва «пробежавшей», ухмылки ответила женщина, – совсем не знаю на что и подумать, однако сейчас меня интересует другое: мы что, остались без холодильника, ведь, как я понимаю, на покупку нового средств у нас теперь нет?

– Почему же? – задумчиво молвил мужчина, еще не понимая, в какую хитрую он втянут интригу. – Меня просто интересует вопрос: кто будет из нас двоих искать на приобретение нового деньги – ты или я?

– Уж точно, не я! – огрызнулась с презрительной миной Лидия, за совсем нешуточной ненавистью успешно укрывшая просившуюся наружу усмешку. – Ты мужик – ты и думай!