– Как это?
– вскричал я.-Мы же договорились!

– Сейчас заревет, - усмехнулся Иезуит Каро.- Не терплю плакс.

– Не больно-то цацкайтесь с ним. Станет морочить голову, познакомьте его с приемом японской борьбы.

– С японским приемом? Ну это чересчур! Отдаст богу душу. От одного удара переломится надвое!
– Иезуит Каро ехидно хмыкнул.

Я, естественно, испугался. Пираты обычно бывают очень сильными.

– Так уже и надвое?
– усомнился Леонардо Серобо.

– Хочешь покажу, как это я делаю? А ну, Давид, давай-ка ту палку.

Рыжий Давид ринулся в темные угол ацатуна и через мгновение появился с шестом в руках. Он положил его на скамейку. Иезуит Каро облизнул правую ладонь, резкими рывками дважды резанул воздух и с силой опустил на шест.

Палка разлетелась на две половинки, я невольно сжался, втянул шею в плечи.

– Молодец!
– похвалил Леонардо Серобо.-Теперь я верю, что ты и голову оторвешь с маху.

– Я пойду. Давай мой рубль, - сказал я, стараясь казаться спокойным. Но, по-моему, мне это не удалось, и голос мой прозвучал очень даже жалостливо.

– Может, сейчас его двинуть? Японским или древнеиндийским?

– Древнеиндийским? Это еще что?
– уже по-настоящему удивился Леонардо Серобо.- Новый прием?

– Говорю же тебе, древнеиндийский!
– повторил Иезуит Каро.- Если бы новый, то и назывался бы он новоиндийским! Так как же с ним поступить?

– Как хочешь. Но попробуй сначала уговорить его, объяснить, что к чему. Тигран парень хороший. Он поймет нас. К тому же вместо рубля заработает целых пять рублей и станет миллионером. Как Форд, Морган или, скажем, Гюльбекян...

– А если он не поддастся?

– Тогда придется познакомить его с одним из приемов - с японским или древнеиндийским. Можно и Каро-Канн применить!
– сказал Леонардо Серобо.

– Каро-Канн это в шахматах!
– не удержался и поправил я.

– Ты лучше отвечай, согласен помогать нам или нет?

Ну что мне оставалось делать!

– Хорошо, - сказал я.-В воскресенье приду. Тогда и деньги отдадите.

И, выйдя из ацатуна, я смело зашагал по темному двору Смело, потому что Иезуит Каро остался в ацатуне, и никто, я был в этом уверен, не выскочит из кустов мне наперерез.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В тысячелетнем монастыре. Странный шепот. Незнакомец.

Кто он?

"Как хорошо, что на свете бывают пираты!" Тяжело дыша, мы еще на несколько шагов приблизились к монастырю и остановились.

Всегда хорошо оказаться в этих местах с кем-то из чужих, не с лусашенцем. Вроде бы всегда видишь один и тот же монастырь, но, когда со мной бывают приезжие, я словно бы тоже впервые вижу все окрест. И все мне кажется новым. Вот, к примеру, вывеска. Обыкновенный лист железа.

Покрашенный белилами лист, и на нем черными буквами написано, в каком столетии построен монастырь, кто его построил, каким набегам вражеских племен он подвергался и кто потом "залечил" его раны, реконструировал... А в самом низу надпись крупными буквами напоминает о том, что это архитектурный памятник, и охраняется он государством и что порча его карается законом... Сто раз я читал эту вывеску и каждый раз задумывался о чем-нибудь из прошлого...

Ограда тысячелетнего монастыря местами уже разрушена, а каменные плиты во дворе истерлись и вогнулись.

В дождь вода- набирается в эти впадины, и тогда монастырь отражается в водном зеркале. Это очень красиво, жаль, что сейчас нет дождя. Нет и в ближайшие дни не предвидится...

Мы прошли через двор к .входу в храм. Я остановился и, показывая на огромную дверь, сказал Нвард:

– Посмотри-ка на нее повнимательней.

Это была тяжелая и массивная деревянная дверь. Двустворчатая. Резная. Ни один из. орнаментов не повторялся.

Я уже точно знал, что повторов нет, - тысячу раз рассматривал эту резьбу: сплетающиеся, скрещивающиеся и бесконечные линии узора захватывали магической силой, и я, сам не зная как, ясным днем, в двадцатом веке, начинал прекрасное путешествие в давно минувшие времена, в другие миры, в другие, но тоже бывшие Арменией, только далекой, древней.

Вот и сейчас постояли мы немного с Нвард перед дверью, чтобы она рассмотрела, какое это чудо, и я опять, независимо от себя начал думать о своем: о прошлом нашей страны.

– Можно потрогать?
– почти шепотом спросила Нвард.

– Можно, - великодушно разрешил я, потому что понял, что она тоже полюбила эту волшебную дверь, за которой стояли, столетия.

Нвард пальцем прикоснулась к одной из линий орнамента и повела по ней, как бы тоже прорисовывала узор на двери.

– Какое надо терпение иметь!
– сказала Нвард.
– У меня бы ни за что не хватило. Казалось бы, что никогда не кончу.