Я ничего не отвечала. Просто смотрела на подонка в упор и старалась дышать спокойно, что, из-за растущей внутри меня злости, становилось делать всё сложнее и сложнее.

С каждой секундой в горле у меня саднило всё отчётливее от самой сильной жажды, когда-либо испытываемой мной в жизни.

– В тот вечер ты так поспешно собрала все свои вещи в нашем гостиничном номере. Честно, я даже удивился тому, что ты не забыла ни единой мелочи – ни единого своего волоска не оставила. И всё же я скоро обнаружил, что кое-что ты всё-таки забыла, – с этими словами он достал из кармана своих джинс что-то круглое и бросил на стол. Это было закрытое карманное зеркальце, его подарок, которым я проверяла дыхание уже умершего по чьей-то вине туриста.

– Даже не удивлена тому, что ты рылся в мусоре, – я продолжала в упор смотреть на собеседника, не поведя даже бровью, чтобы посмотреть на знакомое зеркало. – Я его намеренно выбросила – не забыла и не выронила случайно, если тебя это интересует.

Шнайдер стиснул зубы. Я знала, что после этих слов он их стиснет, и он их стиснул.

– Нехорошо выбрасывать подарки, преподнесённые тебе от всего сердца. Так поступают только бессердечные сучки. А ты ведь не такая, Теона. Я знаю, что не такая. Я видел тебя насквозь, видел твоё тело и твою душу оголёнными. Нет, ты не стерва, хотя иногда и пытаешься ею быть, что у тебя порой недурно получается…

Он заводился. Как автомобиль на очень низком старте. Что-то произойдёт совсем скоро. Он не будет растягивать это надолго…

Моё испуганное сердце колотилось как у кролика, случайно столкнувшегося с волком носом к носу. Он меня раздерёт… Раздерёт!..

Глаза Шнайдера вспыхнули ещё более недобрым огнём:

– Хочешь знать правду, Теона? Я ведь знаю, что не хочешь. Не хочешь, потому что если бы ты хотела, ты бы узнала, таков твой грёбаный бойцовский характер шпица, видящего себя питбулем. Но ты не хочешь знать и поэтому до сих пор не знаешь. Но теперь здесь решаю я, понятно? Лучше тебе начать смиряться с тем, что с этого вечера с тобой многое будет происходить против твоей воли. И начнём мы с той самой правды, которую ты предпочитаешь не знать. Тот турист, который сломался в горах, закрепился чётко – так, как он, даже я бы не подстраховал себя. Я собственноручно ослабил его крепление, пока он нагнулся завязать свои идиотские шнурки, в итоге стоившие ему жизни. Всё потому, что перед спуском, когда наверху остались только я и он, между нами состоялся крайне непродуктивный разговор. Я предупредил его, что ты моя и чтобы он на тебя больше не смел заглядываться, и спросил, понял ли он меня. Он меня не понял, и я ослабил его крепление, на сто процентов осознавая, к чему это приведёт, что он рухнет и, после столкновения с камнями, едва ли останется в живых.

Я сидела с ничего не выражающим, заранее окаменевшим лицом. Потому что ещё до того, как он рассказал мне всё, в тот самый момент, когда он заговорил о правде, я знала, что дальше он скажет именно это. Что расскажет мне, что из-за меня он убил человека. Из-за того, что я, возможно, вскользь улыбнулась кому-то у костра или предложила порцию горячего чая. Нет-нет… Что за безумные мысли? Тот парень погиб не из-за меня. Не нужно становиться психически больным человеком и приписывать себе чужие грехи. Моя погрешность лишь в том – о, какая же это огромная погрешность! – что я встречалась с человеком, маниакальные наклонности которого, почему-то, не замечала. Или не воспринимала всерьёз? Скорее всего второе. Но в смерти того парня я не виновата – нет. Я пустила в расход читу Литтлов, таранила кучи заражённых вирусом людей, наблюдала за тем, как моего отца разрывают на кусочки и ничего не делала, я оставила свою мать среди Блуждающих, но я не виновата в том, что Шнайдер сотворил с тем парнем. Конкретно в этом свершившемся ужасе целиком и полностью виноват один лишь Гарднер Шнайдер.

– Теперь, когда ты послушала немного правды из прошлого, давай я предскажу тебе немного правды из будущего, – ублюдок выпрямил спину и, поправив ружьё на своих коленях, наклонился ближе к столу. Я не спускала с него глаз и почти не моргала. Потому что я была жертвой, а он был тем, кто уверенно выдал мне эту роль. – Я пристрелю всех из того подвала, кроме тебя. Начну со смазливого Тристана. Ты ведь в курсе, что этот парень на тебя заглядывается? Мужчины сразу понимают такое, сразу распознают конкурента. Поверь мне, твой племянничек совсем не паинька. Поэтому с него я и начну. Розу изначально я планировал оставить в сексуальном рабстве. Для начала нужно было бы, конечно, откормить её, а-то у тела этой девчонки совсем нет никакой формы. Вообще изначально я хотел оставить себе её более сексуальную подружку, но с ней неувязочка получилась… Так вот, я бы оставлял Розу в том подвале пару лет, пока у неё не развился бы стокгольмский синдром, после чего мы смогли бы ужиться с ней под одной крышей, в то время как весь мир вокруг нас летел бы в пропасть. Но теперь я пристрелю её второй, сразу после твоего Ромео, потому что теперь у меня есть ты, – его зрачки неожиданно резко расширились, как у наркомана, но я была уверена в том, что он не находится под воздействием какого-то токсина. Он находился под воздействием чего-то отдалённо кажущегося адреналином, только в более извращённой форме. Он кайфовал только лишь от мыслей о насилии. О, ужас… Что же он сделал с той девушкой, подругой Розы? – Ты займёшь место Розы, Теа… – Я знала, что в следующую секунду он встанет. Видела это по натяжению мышц на его руках, по его разбухшей на шее вене, по его взгляду, выдающему его готовность к броску… И он действительно встал. Но он не потерял контроль над собой. Направляясь ко мне, он положил ружьё на стул, до которого мне было возможным дотянуться только через него. То есть выстрел всё равно первым произвёл бы он. – Так что, пить ты не будешь? – Он остановился справа от меня, но я не поднимала головы, чтобы посмотреть на него, вместо этого сфокусировавшись на лежащем в центре стола зеркале. – Я ведь вижу по твоим пересохшим губам, что у тебя уже начинается обезвоживание. Выпьешь? – Он налил полный стакан воды и поставил его на край стола прямо передо мной. Я не дёрнула ни единой мышцей. Он подождал ещё несколько секунд. – Нет? Скрючишься от обезвоживания, но воду из моих рук не примешь? Потому что я лжец, я опоил тебя уже однажды… Какая ты умная девочка, – он прикоснулся пальцами к моим волосам, но я отвела голову вбок. – Какая же ты, на самом деле, умная. Я всегда восхищался твоим интеллектом и никак не мог понять, как же мне удалось обмануть тебя, обвести вокруг пальца и заставить стать моей девушкой. А теперь понимаю. Тебя просто заводят экстремальные ситуации, – последние слова он буквально прорычал. Он едва успел договорить их, когда с силой схватил меня за подбородок и запрокинул мою голову вверх. В следующую секунду он так больно надавил на мою нижнюю челюсть, что мой рот непроизвольно раскрылся. Смотря мне в глаза, Шнайдер приставил к моим губам холодный стакан и начал буквально вливать в меня воду.

Я сразу поняла, что с водой что-то не так, по её странному металлическому привкусу, но я не могла её отвергнуть. Он поставил свою ногу на моё левое колено, чем агрессивно блокировал мою попытку вскочить, и с такой силой сжимал мою нижнюю челюсть при помощи всего лишь одной руки, что я не в силах была противодействовать – чем сильнее я пыталась сжать челюсть, тем больнее его пальцы впивались в неё.

Ему хватило всего лишь ничтожных десяти секунд, чтобы влить в мою глотку воду. Она начала проникать внутрь меня против моей воли, тонкой струёй стекать вниз по горлу и вместе с холодом опускаться на дно моего судорожно сжимающегося желудка… Я запаниковала, мой мозг потребовал воздуха, я закашлялась и… Вода хлынула в меня безудержным потоком…

Шнайдер не останавливался. И хотя большая половина содержимого стакана не попала внутрь меня, а стекла по моим щекам из-за скорости, с которой подонок пытался пропихнуть её в моё горло, я понимала, что в мой желудок попало опасно много. Потому как уже следующие слова Шнайдера, брошенные мне в лицо спустя несколько секунд после последней проникшей внутрь меня капли, прозвучали с подозрительным металлическим звоном:

– Эта штука действует мгновенно. Дай ей минуту, и ты превратишься в овощ, и пробудешь им до рассвета.

Он убрал ногу с моего колена и поставил опустевший бокал обратно на край стола. Понятно. Значит у меня есть только одна минута, в течение которой, естественно, благополучного момента для того, чтобы заполучить ружьё, у меня не представится.

Шнайдер развернулся и сделал шаг по направлению к стулу, на котором лежало ружьё. На большее я и не могла рассчитывать. Этого было более чем достаточно.

Резко вскочив на ноги, я ещё более резко подняла над своей головой стул, к которому всё ещё была пристёгнута, и занесла его над головой Шнайдера.