Поверь моему опыту, тот же самый народ, улыбки которого тешат сейчас твоё самолюбие будет счастлив казнить тебя при случае. И именно знание многовековой истории, уроки которой ты соизволил регулярно пропускать, позволяет делать правильные выводы по поводу лояльности, любви народа к представителю верховной власти. Непозволительно тебе ошибаться, нет на это у тебя права, чтобы твоё тщеславие тебе не нашёптывало.

Король на минуту замолчал, задумавшись о чём-то своём, потом встрепенулся отгоняя от себя воспоминания и продолжил:

– Любимый внук, как мы правили долго и счастливо, так и тебе суждено стать великим и прожить долгую жизнь в приятном удовольствии. Знаешь, я ведь и сам был когда-то таким как ты, наивным идеалистом, витающим мыслями в радужных облаках. Ещё и этот набожный дурак, епископ Флёри, постоянно учил меня благочестию, не догадываясь о том, что моя душа изначально принадлежит всесильному сатане.

Жизнь, её правила, обстоятельства всё равно изменят, извратят твоё сознание, не сможешь ты, как бы ты сильно ни желал этого, остаться чистым, богоугодным. Твоё будущее предрешено задолго до твоего появления на свет, так стоит ли противиться провидению?

Пришло твоё время принять волю и всестороннюю поддержку оберегающего нас. Для этого необходимо всего лишь прямо сейчас принести защитнику рода нашего клятву верности. И тогда все беды и горести минуют тебя, будущего монарха, и позволят жить в лучах славы, в любви и признании подданных, на зависть другим королевским дворам Европы.

Встав и разложив на невысоком столике документ клятвы верности дьяволу, Людовик XV с нотками отеческой заботы в голосе подозвал внука:

– Подойди ко мне, дитя моё. Встань на колени, положи руку на документ, скажи: «Рады аду служить», и, прокусив губы до крови приложись к низу бумаги. И всё, ритуал будет считаться завершённым, и после этого ты смело можешь делать всё, что только твой ум пожелает, не боясь неожиданных и порой очень болезненных ударов судьбы. Сатана с несметным войском своим немедленно встанет на защиту твоих прихотей, заботой своей сбережёт тебя от всех жизненных невзгод…

Молодой человек резко вскочил с места и отпрянул от стола так, как будто его попросили прикоснуться к насыщенному спорами чёрной оспы предмету. Весь облик его: горящий взор, покрывшиеся ярко-алым румянцем скулы, сжатые кулаки, всё говорило о том, что он первый раз в своей жизни смог принять судьбоносное, не имеющее отмены решение.

– Король, – заговорил он уверенным, полным силы голосом, – я в присутствии вас, родного деда, раз и навсегда заявляю: Я отрекаюсь от сатаны! Свою жизнь, свою душу я сознательно и бесповоротно предаю Господу Иисусу Христу, о чём свидетельствую. Никакие испытания, даже угроза смерти, не смогут изменить моего решения! Господа люблю, Ему одному поклоняюсь, лишь на Его защиту уповаю! Вы, который всегда считал меня слабым умом, думаете я не понимаю, что зло непобедимо? Но тем не менее для меня это не повод переходить на другую, тёмную сторону баррикад! Я никогда не соглашусь на дикий по своей сути и неравноценный обмен: временные радости непредсказуемой по продолжительности земной жизни – на нескончаемые страдания в вечности. Вас обманули, король! Впрочем, вы и сами хотели быть обманутым раз согласились служить тому, кто в ком нет правды.

Тяжело, прерывисто дыша дофин дерзко смотрел монарху в глаза, прямо, не пытаясь отвести взгляд.

Бурбон, никак не ожидавший подобного исхода, вдруг сник. Плечи его опустились, отчего фигура сделалась горбатой, взгляд стал безысходно-грустным, как у больной старой собаки.

– Людовик, присядь, – в первый раз за время этой встречи король примирительно обратился к внуку по имени.

Молодой человек послушно сел напротив деда.

Как-то слезливо, беспомощно дед произнёс:

– Что же ты натворил, Людовик… Ты ведь сейчас не только предал свою жизнь на заклание, ты признанием любви к своему Богу подставил род наш, великую династию Бурбонов, под удар дикой, не ведающей чувства сострадания силы, которой нет равных. Я это знаю наверняка, ведь хозяин души моей приоткрыл мне завесу тайны будущего. Сейчас, проигнорировав мою просьбу, ты тем самым обрёк и мою душу на адские муки в вечности, именно ты оказался и судьёй, и палачом моим…

Из глаз старика потекли слёзы отчаяния.

– Как бы я страстно ни желал этого, я не смогу, внук, защитить тебя от мести князя мира, твоё упрямство – погибель жизни твоей земной. Страшись гнева, оберегавшего меня сатаны. Помни, вступая на престол: время расплаты за непослушание близко!

Да, безусловно, несмотря на твои будущие грехи, пусть и небольшие по сравнению с моими, тебя ждёт обитель Бога. Но это неправильно, несправедливо, мы должны быть все вместе, души наших предки не одобрят того, что сейчас произошло. Это плохо, очень плохо! – обречённым голосом произнёс король.

Взяв дрожащей рукой документ, он протянул его внуку:

– Возьми. По устоявшемуся закону я обязан передать его тебе, что бы не случилось. Сделай с ним всё, что захочешь. Твоя душа принадлежит Богу, тебе нечего бояться, так дай же мне возможность исполнить клятву мою, данную прадеду твоему. Бери. – Он с силой всунул плотный лист в руки дофина и добавил: – На всякий случай всегда держи эту бумагу вблизи себя, потеря её будет означать твою быструю кончину. А теперь уходи – внезапно ставшим твёрдым голосом сказал король, – я не хочу больше тебя видеть, встретимся на моих похоронах. Прощай.

– Монархия продержится ещё, пока мы живы, – грустно произнёс почерневший лицом старик, глядя вслед уходящему юноше.

Вернувшись в покои Большого Трианона Людовик XV приказал накрыть стол с большим количеством спиртного. Закрывшись в спальной комнате, долго пил мало притрагиваясь к еде. Череда произошедших днём событий выбила его из привычного состояния, ему хотелось лишь одного – забыться.

Встревоженная необычным поведением монарха, взволнованная последними событиями Дюбарри преданной собакой сидела снаружи, ожидая позволения войти к начинающему потихоньку звереть по непонятной для него самого причине Бурбону. С каждым выпитым бокалом в его душу проникала ненависть ко всему живому.