– Сейчас онкологические заболевания исследуются больше, чем любые другие, – говорит Макс. – Появляются новые лекарства и методы лечения.

– Да, – соглашается Лейла.

– И есть случаи чудесного исцеления.

Лейла молчит. Она не верит в чудеса, только в науку, лекарства и МРТ-сканирование. Ей кажется, что Дилан уже достаточно настрадался. Но решение принимать не ей.

– Слепые люди пишут книги, безрукие рисуют картины ногами.

– Да.

– Инвалиды делают немыслимые вещи.

– Да.

Наклонившись вперед, Макс испытующе смотрит на Лейлу.

– Вы сказали, что Дилан вряд ли будет ходить. Значит, точно вы этого не знаете?

Лейла колеблется. Она уверена, что Дилан Адамс никогда не будет двигаться. Но стопроцентной гарантии она дать не может.

– Нет.

Макс встает, Пипа следует за ним, и Лейле ничего не остается, кроме как подняться тоже.

– Тогда мы продолжим лечение.

– Ну, чем у вас кончилось дело?

Ник и Лейла идут к стоянке, и ей приходится почти бежать, чтобы поспевать за его широкими шагами.

– Я дала им несколько дней, чтобы они подумали об этом и задали мне любые вопросы, а потом сами решили, что лучше для их сына.

Из родильного отделения выходит мужчина, в каждой руке у которого по детскому автомобильному креслу с живыми свертками. Изо всех сил напрягая руки, он старается держать кресла так, чтобы они не бились о его ноги. За ним осторожной походкой недавно родившей мамы идет миниатюрная блондинка. Лейла улыбается новоиспеченным родителям, и те сияют в ответ. На их лицах смесь гордости и страха – теперь не акушерки, а только они отвечают за благополучие своих детей. Сегодня отец поедет домой медленнее, чем когда-либо ездил, а мать усядется на заднем сиденье между своими младенцами и не спустит с них глаз, боясь пропустить малейший тревожный симптом.

Лейла с Ником ныряют в проход между родильным отделением и лабораторией, чтобы выйти к узкому зазору в живой изгороди, через который можно покинуть территорию больницы, сэкономив минут пять. Они направляются в «Королевский герб», паб по соседству с больницей, где вечно толкутся медики, забежавшие после работы выхватить пинту пива или выпить перед дежурством чашечку кофе без кофеина. Вообще-то Лейла сейчас должна быть в другом месте – ее подруга Руби отмечает сегодня день рождения, – но перед выходом во внешний мир ей требуется снять напряжение.

Ни один из них не берет для себя алкоголь. Лейла не употребляет его совсем, а Ник сейчас на дежурстве. Поэтому, заказав две чашки кофе, они несут их к свободному столику, где Ник задумчиво смотрит на Лейлу:

– А какого решения ты хочешь от них сама?

У Лейлы тяжело на сердце. «Хочешь» – неверное слово. Она вовсе не хочет ставить родителей Дилана перед мучительным выбором. Но в ее работе таких ситуаций не избежать.

– Мне кажется, они должны его отпустить, – наконец произносит она.

За дверью слышится громкое женское гоготанье. Все говорят одновременно. «Перианальный абсцесс… она все время дергалась… Мы были все в гною!» Потом они заказывают вино. «Большой бокал или маленький? Конечно, большой!» И стоят у бара, пока не нальют всем.

– А если они так не думают? – Ник делает паузу, чтобы придать вес словам, которые собирается сказать. – Ты подумала, что будешь делать дальше?

Мать Лейлы пыталась понять роль Ника в жизни Лейлы.

– Он твой учитель? – все время спрашивала она. – Ты опять учишься?

– Я учусь непрерывно, мама. Но он не учитель. Он мой наставник.

«Ты подумала, что будешь делать дальше?»

За все время, что Лейла была знакома с Ником, он ни разу не давал ей ответов. Он лишь задавал вопросы. Спрашивал, что она думает, и ободрял ее. «Вот видишь, ты и сама знаешь, что делать». Всегда, когда Лейла обращалась к Нику за советом, она уже знала ответ сама.

До сегодняшнего дня.

Ее молчание говорит само за себя. Опустив глаза, она смотрит на свой кофе.

– Тебе нужно над этим подумать, – мягко, но настойчиво произносит он.

Наверное, к Руби идти уже поздно. К тому же из нее сегодня плохая компания.

– Ты голоден? – спрашивает она прежде, чем успевает остановить себя. – Может быть, поужинаем вместе?

Повисает неловкое молчание. Потом Ник дружески улыбается, что еще хуже, чем молчание, потому что ясно, что он боится ее обидеть. Лейле хочется залезть под стол и исчезнуть.

– Мне надо идти. Дела семейные.

«Дела семейные». Его жена.