Шрифт:
Исаева решительно шагает вперед, чтобы освободить подругу. Титов же быстро уклоняется и отходит в другую сторону.
— Ты, правда, больной, что ли? Окончательно рехнулся? — выкрикивает она, прослеживая за парнем напряженным взглядом.
— Может быть.
И ее этот ответ абсолютно выбивает из себя.
— Перестань! Это же не смешно, Адам, — бросается вперед, намереваясь вырвать Дашу, чего бы ей это ни стоило.
Но Адам смеется и дергает свою «жертву» из стороны в сторону.
— Оставайся на месте, Исаева. Не двигайся. Иначе я начну нервничать и… ух…
Дашка начинает плакать и громко всхлипывать. А Ева все еще пытается скрыть, что у нее и самой сердце заходится от страха.
— Прекрати. Ты ведешь себя, как ненормальный, — понимает, что голос начинает дрожать. Только не может ничего с этим поделать. — Ты же видишь, что пугаешь ее. Это не смешно! Отпусти ее сейчас же!
Но Титову, видимо, смешно. Он смеется, вертя рыдающую девушку, словно куклу.
— Я не могу ее отпустить. Мне не позволяют голоса в голове.
— Хватит, Адам!
— Кто решил, что хватит, а? Ты, Ева?
— Ты не можешь так поступать. Это слишком, даже для тебя!
В один момент мрачнея, он прекращает смеяться.
— Я — Адам Титов. И я могу все. Запомни это на будущее, драгоценная моя.
Отталкивает Дашу от себя в сторону, намереваясь возвратиться в номер. Но девушка поскальзывается на влажной плите и, вяло взмахнув руками, переваливается за перила, словно какая-то невидимая дьявольская сила ее подтолкнула.
Неосознанный, полный панического ужаса, вопль Евы разрезает застывшую ночную тишину.
Каждая секунда жизни имеет значение. Иногда эти секунды разрушительно страшные. Пока они длятся, фатальные события успевают располовинить твою жизнь на «до» и «после».
«До» и «после».
И вырванная пропасть между ними.
24
День тридцать пятый
Прекрасные рыжие волосы вздымаются вверх, подобно огненному облаку. Сигнализируют об уже неизбежном катастрофическом бедствии.
Все ниже и ниже.
Слишком быстро.
Как сбитый миротворец.
А Еве отчаянно хочется, чтобы ветер раскачивал Дашку, как снежинку, любовно и ласково. Из стороны в сторону, туда-сюда. Медленно. Бережно. До самой земли в нежных объятиях.
Она так боится того момента, когда тело девушки с предполагаемым хрустом ляжет на твердую поверхность.
Ей ведь тоже, наверное, очень страшно.
«Захара… Захара…»
Хочется прыгнуть за Дашкой. Обмануть жизнь. Вырвать у неба для нее вторую попытку.
Но что-то не пускает.
Это рука Титова, который в этот момент будто способен ощутить всю полноту Евиного отчаяния. Стискивает предплечье и удерживает ее подле себя. Не отпускает.
«Нет. Нет. Нет. Так ведь не может быть…»
«Не может так быть!»
«Господь Всемогущий…»
«Ангел Хранитель…»
В последний момент зажмуривает глаза. Пару секунд спустя открывает.
Сердце отбивает убийственный ритм. Разрываясь от страха, тарабанит о грудную клетку.
Три. Два. Один.
Исаева смотрит вниз.
В силу того, что на улице поздняя осень, там, внизу, на летней площадке ресторана пустынно. Белый пушистый ковер снега покрывает мощенное напольное покрытие.
Представляющаяся картинка такая странная. Такая нереальная. Такая чудовищно пугающая. Такая болезненная.
«Скорей бы проснуться… Быстрее, пожалуйста…»
«А это — не сон», — безжалостно нашептывает ей хладнокровное подсознание.
«Ты доигрались. Принимай».
Распахнутый голубой халат, подкошенные голые ноги и рыжее пламя волос — все это реальность, что прорывается в сознание сквозь белесую пелену снежинок.
Не перемолвившись и словом, Титов с Исаевой пробегают через свой номер. Распахивают двери. Проносятся по коридору. По лестнице вниз. Пролет. Второй пролет. Третий. Четвертый.
Захарченко пролетела четыре этажа.
«Четыре этажа — это много для человека?»