— Когда?

— Сегодня утром.

Постояв в дверях, Саша развернулся и пошел прочь.

Он расспрашивал всех, кого встретил в деревне, но многие даже не знали, что Крылатая их покинула. Часть жителей, выслушав его, считала, что она, как обычно, улетела с поручениями в один из близлежащих городков, но пожилая кицу по имени Дана подтвердила, что Юлька не собиралась возвращаться.

Пришлось снова заглянуть в маленький домик на окраине деревни.

— Вы мне лжете, — заявил он с порога.

— Почему ты так решил? — спросил элез хладнокровно и насмешливо. — Совершенно необязательно кричать на весь мир о своих намерениях.

Сашу затрясло от злости. Только он ее нашел — и она опять ускользнула! Противоестественная ярость схватила его за горло, больно отдалась в плечах и под ложечкой, требуя выхода. Почему она его обманула, почему пообещала, что вернется, почему опять исчезла?

— И как ее теперь искать? — пробормотал он, нервно сжимая и разжимая кулаки в безнадежной попытке избавиться от обуревавших его чувств.

— Зачем искать? — удивился элез, глядя на него спокойными серыми глазами, в которых то разгорались, то гасли синие точки. — Оставь ее в покое, пусть идет своей дорогой.

— Значит, ты действительно что-то знаешь, — спокойствие этого типа окончательно вывело Сашу из себя, и он с трудом удержался, чтобы не схватить его за плечи и выколотить все, о чем тот умалчивал.

— Да, я знаю причину, — согласился элез. — Именно поэтому советую тебе оставить ее в покое.

Саша с трудом перевел дыхание, стараясь сдержаться и не броситься на наглеца. Он давно отвык от обращения на "ты", от непочтительности и небрежности, от снисходительного взгляда свысока. Нагов уважали, несмотря на их малочисленность. А этот…

— Она моя соотечественница, я отвечаю за нее, — отчеканил он, сдерживая рвущееся наружу бешенство. У него опять заболела спина, снова стали накатывать муторные волны, к горлу подступили головокружение и тошнота. В какой-то момент ему показалось, что пол уходит из под ног, и он задохнулся от острого жжения и боли в горле. Чертов элез внимательно следил за ним, прищурившись. Саша пошатнулся и схватился за стол, когда ему показалось, что у него слабеют и отнимаются ноги. В этот момент элез кинулся к нему, схватил за плечи и грубо выволок из помещения, толкнув на лужайку перед домом. На свежем воздухе ему стало заметно легче дышать, но волны судорожной боли все еще прокатывались по спине, а головокружение и вовсе усиливалось. Мир качался и кружился… Странный элез неожиданно и бесцеремонно схватил его за запястье левой руки и грубо содрал с нее перчатку, почти превратившуюся в коготь. Никто и никогда раньше не снимал ее насильно, а иногда, облепив его руку почти до локтя, она не позволяла себя снять даже Саше, но этому типу она почему-то покорилась. Головокружение прекратилось, боль немедленно ушла, оставив после себя лишь шум в ушах да неприятный привкус во рту. Спала и ярость. Пошатываясь на дрожащих ногах, Саша уселся на скамейку под окном.

— Лети-ка ты домой, парень, — сказал элез, возвращая ему перчатку. — Мой тебе настоятельный совет — в следующий раз, когда с тобой начнется такое, держись подальше от людей, иначе будут лишние жертвы. И хорошенько запомни — сразу же выходи из помещения, если только сознательно не хочешь его разрушить. И вот еще что. Не сопротивляйся. Тебе будет больно, поначалу очень даже больно. Да в общем-то, все время будет больно, но постепенно ты к этому привыкнешь.

— Что это? — спросил Саша, испытывая одновременно растерянность, благодарность и ненависть. — Может мне хоть кто-нибудь объяснить?

— Может, — кивнул элез. — Но не объяснят. И я не объясню. Ты должен пройти этот путь сам, только сам, своим умом, и до самого конца, или не пройти вовсе. Кстати, знай — до последнего момента ты волен отступить. Многие так делали, только мало кто об этом знает. Это не стыдно. Это просто… выбор.

***

Я следил, как он, ошарашенный и покорный, идет к вимме. Житель Старой Земли, надо же как… а ведь он уже почти готов. Как неожиданно, как странно, и как закономерно…

Но не для тех, кто его там вычислил и притащил сюда.

Я осторожно присел на скамейку, откинувшись назад. Теплый солнечный день настраивал на миролюбивый лад, манил вытянуться на травке рядом с нагретыми солнцем камнями и валяться, глядя на яркий закат, лениво и бездумно предаваясь праздности. Увы… надо вставать, пересиливая такое блаженное ничегонеделанье, принимать решение и двигаться. Требовалось разобраться, что со мною происходит, хотя бы поговорить с кем-нибудь, поговорить и посоветоваться. Но с кем? С Даллахом или Ширин? Или может быть, с Лани?

Мне не хотелось являться к Ширин в текущем разбитом состоянии. Я, конечно, уже частично восстановился, но обернуться все еще не мог. Не получалось никак. И стыдно было в этом признаваться. Интересно, сохранился ли у Шандра анализ того яда, что был на клинках напавших на меня до этого модификантов? Я был полностью уверен, что именно он каким-то образом блокирует возможность принимать ипостась. Я хорошо помнил, что уже во время боя, получив первые удары ножом, я не смог обернуться, хотя пытался изо всех сил, несколько раз отрываясь от стаи своих убийц. Для человека Рессера ранения оказались почти смертельными. Юля спасла мне жизнь, найдя и притащив в деревню, я бы скорее сдох там, в лесочке на берегу озера. Конечно, присутствие Вечного во мне помогло человеческому телу выжить, но каждый раз, когда я сознательно вызывал трансформацию, я вырубался от адской, невыносимой боли в местах глубоких кинжальных ранений. Поначалу я считал, что надо сильнее пытаться, как-то перетерпеть эту боль, но присутствие Юли сильно сдерживало мои эксперименты: я пугал бедную девушку воплями, конвульсиями и непроизвольной нецензурной бранью. Вчера на озере тоже ничего не получилось — там самозабвенно купалась парочка кицу, я ждал, пока они уйдут, но им было хорошо вместе и мне стало неловко им мешать. Теперь я понимал, что справиться с собой не могу — боль сильнее меня, она банально убивает во мне разум. Я прекратил эксперименты и стал думать, у кого бы попросить помощи.