Воевода поднялся, вслед за ним встали остальные. Затрубил горн, и из штаба два статных воина вынесли знамя Княжества. Они прошествовали в центр построения, после чего воевода объявил:

— К знамени, равняйсь! По-одному, к знамени, присягать — выходи!

Выходили один за другим. Пав на одно колено, целуя краешек знамени, приносили нехитрые слова присяги, называя едва слышно свое настоящее имя и — громко — прозвище и откуда они родом.

Затем, по-одному, нас начали вызывать из строя к столу. Сначала выходили те, кто был ближе к начальству. На каждого уходило всего по несколько секунд, и скоро остались только мы, небольшая группа с левого края строя.

— Курок из Мичурина!

Воевода навёл на новика перо, оно полыхнуло ярким синим пламенем над его головой. Жрец возвестил:

— Прирождённый Воин! Умение Рода! Средняя Сила!

— В строй к воинам, новик!

Довольный, с улыбкой до ушей, Курок пропечатал шаг влево. Строй разошёлся, и Курок прошёл к безлошадным пока ещё остальным воинам-новикам.

— Сопля из Калужского поселения!

Вспышка зелёного цвета.

— Стражник! Умение Рода! Сила незначительна!

Он, соответственно, прошагал к строю барановских бойцов.

— Март из Луча!

Вспышка зелёного цвета.

— Стражник! Умение Рода! Сила незначительна!

— Крюк из Луча!

Вспышка желтого цвета.

— Слуга рода! Умения нет! Сила средняя!

Крюк подавленно вздохнул, виновато глянул на друга и отправился за спины слуг, сгрудившихся вне плаца.

— Вилка из Архангельского поселения!

Вспышка изумрудного цвета.

— Ведунья! Умения нет! Сила большая!

Осталось всего несколько новиков в нашем строю.

— Молчун из Луча!

Я прошагал к воеводе. Он привычно взмахнул пером над моей головой.

Ударил гром. Перо вспыхнуло от невесть откуда прилетевшей молнии. Небо помрачнело, тучи налетели со всех сторон, знамя вырвало из рук знаменосца и оно накрыло собой и стол, и упавшего навзничь воеводу.

— Что такое?!

— Держите знамя!

— Ваше Высокоблагородие!

— Всем смирн-а-а!

Меня слегка оглушило, бросило на землю. Поднимаясь, я увидел ошалевшего Трубадура, наставившего на меня свой посох, бегущих к нам воинов и стражников, слуг, которые первыми подоспели к воеводе и теперь поднимали его с плаца, стараясь не повредить знамя.

И только один человек сохранил железное спокойствие. Перовский, скрестив руки на груди, хмуро смотрел мне в глаза:

— Взять его! На гаупвахту и выставить усиленный караул!

Топор наконец-то оторвался на мне. Пока двое дюжих молодцов тащили меня, пересчитав моими коленями все ступеньки в подвал, Топор ещё вёл себя прилично. Но, подведя меня к двери камеры, он развернул к себе лицом:

— Ну-ка, подождите-ка, ребята, — прохрипел.

Он вывернул мне правую руку и ловко стянул с пальца моё кольцо новика. И молча начал бить.

Кулак прилетел сначала в печень, меня согнуло втрое. Топор добавил по холке, потом, втолкнув меня в камеру, продолжил месить ногами. Воины воеводы повисли на его плечах, оттащили от меня:

— Хватит, остановись!

Топор сплюнул под ноги:

— Ничего, не один день тебе здесь сидеть, урод!

Дверь захлопнулась и я, кое-как дополз до нар и свалился на них. За какую-то минуту сержант умудрился избить меня до состояния полутрупа. Хорошо, что он был не один, остановили — мог ведь и до смерти забить.

Камера была невелика. Когда-то она была частью общего подвального помещения, судя по низким потолкам и каким-то трубам вдоль наружной кирпичной стены. Остальные стены были выложены грубым камнем на глине, и очевидно, уже совсем недавно. Под самим потолком было небольшое слуховое окно с вбитыми в него парой арматур. Дверь, явно с какого-то старого фургона, тем не менее была довольно прочна. Нары, старый растрескавшийся унитаз в углу без бачка, откуда прилично несло канализацией. И всё.

Я заснул… И проснулся лишь тогда, когда лучик рассветного солнца пробился через муть слухового оконца.

Соседняя камера пустовала недолго. Судя по звукам, в неё тоже кого-то затащили, там забубнили голоса, раздался вскрик и затем наступила тишина.

Ненадолго.

Я услышал за стеной какое-то шуршание, затем кусочек глины между камней вывалился на моих глазах и упал на нары.

— Эй, Молчун! — прошептали в дырке. — Ворона! — я с трудом подполз ухом к отверстию, — А ты как здесь? Что происходит?

— Это ты мне скажи. Перовский, гнида. Приказал меня схватить.

— Ну и дела, — я закашлялся, скорчившись от боли и пытаясь понять, не сломаны ли рёбра, — И что теперь делать будем?