Злобно плача, демоны начали уменьшаться, превратились в две крошечные черные точки и, наконец, щелкнув, как щелкают лопающиеся воздушные шарики, исчезли.

Я завороженно следил за происходящим, не отрывая глаз.

— Вот это успех! — пробормотал я. Сверкающая фигура протянула руку ко мне.

— Да покинет тебя боль. А теперь помоги женщине.

И он исчез. Взял и исчез.

Жильбер смотрел на меня глазами, полными восторга.

— Что же ты за человек такой, если даже ангелы являются на твой зов?!

— Я по уши занятой добряк, — огрызнулся я. А я и вправду был слишком занят для того, чтобы вести вежливые беседы. Жгучая боль, раздиравшая мою грудь, пропала. Я быстро заглянул под рубаху — ни царапинки, только ярко-розовое пятно в виде отпечатка большой ладони. Этого мне вполне хватило — я задрожал как осиновый лист. Меня трясло, пока куча грязного тряпья опять не застонала.

Я обернулся к старухе. Нет, я не агнец Божий, я прекрасно понимал, что эта «страдалица», вероятно, жгла заживо крестьян и хохотала, наблюдая их муки. Что она занималась всем, чем положено заниматься ведьме средней руки в средние века. Ну, там... делала так, чтобы коровы переставали доиться, чтобы женщины становились бесплодными. Понимал. И все же не мог оставить ее просто так, безо всякой помощи.

— Проси прощения, — посоветовал я бабке. — Ты знаешь, что должна умереть. Но если ты покаешься, демоны не завладеют тобой. Может быть, ты проведешь долгое время в Чистилище, но не в Аду же.

— Я не смею... — прошептала старуха. — Боль немного утихает от моих заклинаний. Но она все равно так сильна, что я вот-вот лишусь чувств!

— А если ты покаешься, ты утратишь свой колдовской дар и тогда погибнешь от боли, ты это хочешь сказать? — Я попытался вспомнить правила, изученные при чтении Данте. — Если ты пострадаешь от агонии здесь, на Земле, в последние отпущенные тебе несколько дней, то в Чистилище мучиться тебе придется на много столетий меньше.

— Я слишком сильно боюсь боли, — в отчаянии выдохнула старуха. — Я слишком глубоко погрязла в трусости.

У меня готовы были вырваться слова о том, что все ее страдания ею заслужены, но я сдержался. Ведь будь я на ее месте, мне бы так не показалось. Я сдвинул брови. Что же делать? Если она не могла покаяться из-за боли, но при этом боль была единственным, из-за чего она могла бы покаяться...

Нет, не в боли дело. Не в боязни боли. Она страшилась вечной боли, ожидавшей ее в Аду.

— Если я сумею избавить тебя от боли, — обратился я к старухе, — ты не откажешься покаяться?

— О нет, не откажусь ни за что! — страстно произнесла она. — Я готова на все, лишь бы спастись от вечных мук, подобных тем, что я испытываю сейчас.

— Подобных, а может, и похуже, — уточнил я. — Ладно, поглядим, что тут можно сделать... Что у тебя за боль?

— Раздирает меня, просто раздирает! — И старуха указала на живот. — Вот здесь.

— Боль не жгучая, не как уголь раскаленный жжет?

— Нет! Будто кто ест меня изнутри, кусает острыми зубищами!

Ясно. Не аппендицит. Зато похоже на рак брюшной полости. А лет бабке немало.

Я нахмурился и присел на корточки. Интересно, можно ли волшебством вылечить рак?

Тут я вспомнил, что эту болезнь назвали «раком» именно потому, что больным казалось, будто какой-то рак острыми клешнями раздирает их изнутри.

Ну, и как же одолеть рака, забравшегося в живот? Дело ясное — сделать так, чтобы извлечь его наружу.

— Жильбер, — сказал я. — Подойди-ка сюда с мечом.

— Нет! — взвизгнула ведьма.

— Да не бойся, — успокоил я бабку. — Никаких таких милосердных убийств. Я не собираюсь прервать твою предсмертную агонию и отправить тебя на вечные мучения.

Жильбер подошел, обнажив меч. Вид у него был хмурый.

— Что будет, чародей?

— Рак, — ответил я ему. — Появится здоровенный рак или нечто смахивающее на него. Если появится — прикончи его. Фриссон?

— Да, господин Савл? — дрожащим голосом отозвался поэт.

— Послушай, не мог бы ты изобразить стишок или песенку про то, как кто-то приканчивает рака или краба? Будь так добр.

Я вдохнул поглубже, постарался взять себя в руки — а надо сказать, у меня у самого уже ныло под ложечкой. Несколько мгновений, и Фриссон вручил мне кусок пергамента. Я прочитал нараспев:

Ничего не произошло. Физиономия у Фриссона вытянулась, как резиновая.

— Я потерпел неудачу?

— Нет, дело не в тебе. — Опять эти законы! — Она сейчас во власти Зла. Наши же заклинания основаны на добре и потому не могут ее затронуть.

Не могут — кроме тех, в которых содержится призыв к покаянию, — в этом я убедился на примере Яги.