Шрифт:
— Он опаздывает, — нервно сказал сенатор, сидя лицом к двери. — Не нравится мне это, Флорин. Мы тут легкая добыча. Они могут выстрелить через окно...
— Они могли сделать это в любое время. Однако, не сделали. Может, попозже мы выясним, почему.
Он не слушал. Он глядел на дверь. Я повернулся и увидел стройную, темноволосую девушку, до глаз завернувшуюся в кольцо меха рыжей лисы, она спустилась по ступеням и стала осматриваться. Ее взгляд, вроде бы, на миг остановился на нашей кабинке, но, может, я принял желаемое за действительное. Лицо у нее было такое, словно она парила в мечтах где-то далеко-далеко. Она прошла через бар и исчезла за задней дверью.
— Ну, что, — сказал я, — она на нашей стороне?
— Кто?
— Не перегибайте палку, сенатор, — сказал я. — Никто не пропустит такую красотку.
Нахмурившись, он поглядел на меня.
— Послушайте, Флорин, мне не нравится ваш тон.
— Есть что-то, что вы не сказали мне, сенатор?
— Я сказал вам все, — рявкнул он. — Этот фарс зашел уже слишком далеко.
Он вскочил и застыл, глядя в окно. Я повернул голову и через стекло увидел светло-зеленый «бьюик», останавливающийся у обочины. Открылась дверка и из машины вылез человек в сером.
Казалось, он заметил меня в окне и замер на полшаге.
— Вы его знаете? — воскликнул я.
Сенатор не ответил. Его лицо как-то странно дрожало, а откуда-то издалека возник высокий, певучий звук. Я попытался встать, но не почувствовал ног Сенатор склонился надо мной, что-то крича, но слов я не разобрал. Их заглушил гул, словно в туннеле мчался на меня поезд. Силы куда-то исчезли, и я стал падать, а поезд умчался в темную бездну, издавая жалобные звуки, постепенно растворившиеся в небытие.
IV
Я лежал на спине на горячем песке, и солнце горело лицо не хуже духовки. По мне бегали огненные муравьи, кусая то тут, то там, причем выбирали места, где было повкуснее. Я попытался шевельнуться, но руки и ноги были связаны.
— Ты проклятый трус, — сказал кто-то.
— Будьте вы прокляты, я сделал все, что мог! Но я мало что мог!
Голоса неслись откуда-то с неба. Я попытался размежить веки, чтобы увидеть, кто говорит, но они были скованны, как и все остальные части тела.
— Это ваша личная ошибка, Берделл, — раздался еще чей-то голос.
Этот голос кого-то мне напоминал. Трайта. Трайта Ленвилла. Это имя возникло откуда-то из давно забытого прошлого. И не походило на имя того, кого я когда-нибудь знал.
— Моя ошибка, черт побери! Вы были тайными лидерами, вы, кто знал, что делал. А я прошел через ад, говорю же вам. Вы не знаете, что это такое.
— Вы бросили все, убежали. Да вас застрелить мало!
— Заткнитесь вы все! — рявкнул кто-то еще, и я узнал этот голос, голос Большого Носа. — Ллойд, верни все в первое положение. Барделл, будь готов...
— Да вы что, сума все посходили? Разве мне не достаточно...
— Вы возвращаетесь. Вы некомпетентный путаник, но, кроме вас, у нас никого нет. И не спорьте. Время уже на исходе.
— Вы не можете так поступить. Я потерял уверенность. Я больше не верю в метод. Это было бы убийство...
— Самоубийство, — прервал его Большой Нос, — если вы не встряхнетесь и не встретите его. Мы доверяем вам. Отступать уже некуда.
— Мне нужна помощь. По крайней мере, дайте мне... Вы же сами сказали, что это ничему не повредит.
— Как насчет этого, Ллойд?
— Ладно, ладно, только уймитесь. У меня и так уйма хлопот.
Они говорили что-то еще, но все утонуло в новом звуке.
Поднявшийся ветер был горячим, как жгущая кожу паяльная лампа. Он гудел надо мной, буквально разбил мне голову, и темнота Ниагарой хлынула внутрь черепа, смывая голоса, муравьев, пустыню и меня самого...
Я ОТКРЫЛ глаза. Напротив меня сидела девушка, уже не кутающаяся в лисью шкуру, а глядевшая на меня с тревожным ожиданием.
— Вы в порядке? — спросила она голосом, напоминающим воркование голубей.
Или весенний ветерок среди нарциссов. Или журчание счастливых вод. Или, может, просто голос. Вероятно, я просто еще не отошел от шока.