– Как же так, сынок? Как же так-то? – смотрит на меня с укором. – Может, ты одумаешься?

– Всё решено, мама, – твержу я, как деревянный болван, с каменной мордой. Мне бы не сорваться. Сейчас это жизненно важно. – Займись лучше делом. Скоро уезжаю по делам – проследи за уборкой комнат.

Она хлопает глазами, обескураженная. Раньше никто не следил за этим. Кажется, она меня понимает. Взгляд у неё меняется. Мать даже украдкой оглядывается по сторонам. Смотрит мне в глаза. И я взглядом пытаюсь вложить всё, чего не могу сказать словами.

– Конечно, сынок, конечно, – она поправляет воротник моей рубашки, безотчётно проводит руками по плечам, разглаживая только ей одной видимые складки.

Звонок раздаётся в шесть утра.

– Встречаемся через час, – в голосе Янышевского нет больше покровительственных ноток. Он сух и деловит и даёт понять, «кто в доме хозяин». Больше нет нужды играть в добродушного и терпеливого тестя. Ну, что же. Видимо, это удел каждого, кто так или иначе прогибается.

– Она догадалась. Просила передать, что любит тебя, – говорит Игорь, как только мы отъезжаем от дома. И я расслабляюсь. Закрываю глаза, чтобы выдохнуть. Моя девочка. Настоящая ценность, а всё остальное – ерунда. Вне зависимости, что будет дальше.

– Всё хорошо, Эдгар, – успокаивает меня Сева по внутренней связи, – мы готовы.

Важно, что я готов. Лишь бы быстрее всё закончилось.

Янышевский ждёт меня. Веером, красиво, почти геометрически точно разложены бумаги. Взгляд холодный и цепкий, но на щеках играет румянец, что говорит о высшей степени его волнения.

– Ну, Эдгар Олегович, остался последний штрих, – показывает он искусственные зубы в оскале. Это у него улыбка такая. Шакалья. Падальщик, которому никогда не стать чем-то большим.

– Да, конечно, – смотрю ему в глаза и постукиваю ручкой по столу. Цок-цок. Как топором по нервам. Склоняюсь, делая вид, что просматриваю бумаги.

А дальше…

Грохот. Крики. Я смотрю, как мечутся крысы, что попали в капкан.

– Пётр Григорьевич Янышевский, вы задержаны.

Пристав сухо зачитывает причины задержания. Нелегальный бизнес. Сокрытие доходов. Отмывание денег. Неуплата налогов.

– Ты пошёл против меня, щенок? – Янышевский не слушает, сверлит меня взглядом. Им владеет страх и бешенство – сумасшедший коктейль. – Сдохнешь ты и твоя сучка!

Кажется, меня удержали, а то бы я мокрого места от него не оставил.

Янышевского и его подельников уводят. А я стою, как статуя, во мне нет ни эмоций, ни чувств.

– Всё закончилось, Эдгар, – Сева пытается встряхнуть меня.

Я медленно поворачиваю к нему голову. Внутри меня бездонная гулкая пустота.

– Ничего не закончилось, Сева. Тая…

– Там всё под контролем, – бодрится он и пытается говорить уверенно, но по его дёрганым движениям я вижу: он чего-то не договаривает.

– Поехали! – оживаю я. – Ни одной секунды она не останется там, где опасно.

Он не спорит. Бежит за мной вслед. Я должен быть рядом, когда всё случится. Я должен если не успеть, то хотя бы быть рядом после всего. Янышевский не из тех, кто оставляет свои угрозы впустую.

Тая

Всю ночь я бродила по квартире как маятник. Сидела на кухне, пила чай. Металась по своей комнате и снова выходила. Падала на кровать и пыталась уснуть, но, кажется, лимит и сна, и спокойствия я исчерпала.

– Что ж ты как привидение! – не выдерживает тётка уже под утро. Ещё темно на улице, но скоро настанет новый день. Как прожить его здесь? Как выстоять? – Бродишь, ходишь, покоя от тебя нет. Явилась – будь добра, не тревожь тех, кому нужно отдыхать, например. Все нервы вытрепала.

– Тебе не понять, – не смотрю на неё. Лучше в окно. Туда, где когда-нибудь появится солнце.

– Любишь его, что ли? – что-то обречённо-примирительное сквозит в её голосе.

– Люблю, – поворачиваю голову. – Это как сердце из груди вынуть. Как душу заложить, лишь бы знать, что с ним всё хорошо. Не важно, рядом я или нет. Нужна ему или нет. Это как делаешь сотни ошибок, а потом находишь единственно верное решение. Другого быть не может. Жаль, что ты не способна всё это прочувствовать.

– Способна, – обижается вдруг тётка. – Думаешь, я всегда такой была? Старой да потёртой жизнью? Да и не старая ещё. Только… не приготовила мне жизнь удачливой судьбы. Захотела, чтобы я навсегда одинокой осталась.

Я не спрашиваю: «а как же я?». Потому что тётка сейчас не о полном одиночестве говорит, а о личном.

– И ребёнка потеряла, и не сложилось… А как только кто-то на горизонте появится, обязательно случается что-то эдакое.

По Феде грустит. Вот же – въелся ей в печень. Смутил душу. Там и так не совсем чисто да хорошо, а он ещё и добавил грязи.