Нет, она не стала менее вредной и противной, но её ворчание почему-то не отгоняет ни Марка, ни Настю. Они так и вьются рядом: то подушку ей под спину подсунут, то вот как сейчас – ноги пледом укутают.

– Нам её жалко, – разоткровенничалась Настя, когда я напрямик спросила, что такого они в моей тётке обнаружили. – Она больная, и волосики у неё сбрили. А так она хорошая. Конфетами нас угощала.

Не могу сказать, что мои устои пошатнулись, но тётя Аля, раздающая конфеты детям, – это что-то новенькое. С другой стороны, какая разница? Может, это даже и к лучшему. Никогда не поздно начать всё сначала.

Синица гордо выпячивает живот. Там всего четыре месяца, но ходит она так, словно слитки с золотом проглотила. Вообще я заметила: они с Мелеховым – два сапога – пара: яркие, суетливые, рот не закрывается. И вот эта неземная гордость, что они беременны. Не она, а они. Вместе. У Севы руки если ничем не заняты, всё время золотой фонд семьи Мелеховых поглаживают.

– Вот родишь девочку, а я – мальчика. Вырастут они, и мы их поженим! – радостно заявляет моя подруга.

–С чего бы это? – недовольно ворчит мой Эдгар. Дочь ещё не родилась, а он уже ко всем её ревнует и пресекает на корню любые, даже шутливые поползновения в её сторону. – Если сын пойдёт в Севу, мне такой зять не нужен – гуляка и балагур.

– Я, между прочим, примерный семьянин! – оскорбляется Сева. – Это я почему по бабам бегал? Потому что Лину не встретил!

Почти классика. Но он и правда старается быть серьёзнее – это все видят. Собственно, ему и не нужно меняться: на таких оптимистах да балагурах мир держится.

– Эх, какая жалость, что Иды нет, – морщится страдальчески Эльза. – Такая незаменимая помощница была.

Ида, конечно, понимала, что делает, но у неё был железобетонный аргумент:

– Я вырастила Яночку. А потом – всех подряд девочек семьи Гинц. Я преданный человек. Яна хотела встретиться и поговорить с Эдгаром Олеговичем.

Мне выпала честь лицезреть и Яну. Оказывается, я видела её у Аля: та самая, ухоженная дамочка с аккуратной причёской и мастером-геем.

– У них там семейная трагедия, – объяснял мне Эдгар, почему эта бешеная лисица маниакально хотела его убить. – У них – одни девочки. Три дочери у Петера – Татьяна, Светлана и Яна. У старшей две дочери, у средней – одна и три у Яны. Когда Яна родила третью дочь, Петер в сердцах сказал, что оставит всё наследство сыну. Так его семья узнала о моём существовании. То есть до этого меня считали сыном Олега. В общем, коса на камень нашла. И закрутилось. Ко мне заслали Иду, Ида рассказывала, что у меня дома происходит. Какие пути вывели её на Янышевского и Федю – выяснит следствие. Но, думаю, там всё и так понятно: у каждого был свой интерес.

– Во всём деньги виноваты, – расстраивалась я.

Это был очень неспокойный период для нашей семьи. По настоянию Лады мы съездили в город моего детства и познакомились с бабушкой – матерью моего отца. От поездки остались странные ощущения. Она признала меня сразу. Плакала. А напоследок сказала, что позаботится обо мне. Хотя я категорически отказалась от всего, кроме этой тонкой ниточки: моя незнакомая семья.

Я так ничего и не вспомнила. Но, может, и это к лучшему: я бы не хотела снова и снова переживать кошмары прошлого. Лучше оставить всё, как есть: я Тая Прохорова, в замужестве – Гинц. У меня есть семья, любимый муж и скоро появится принцесса. Зачем мне что-то ещё, когда моя чаша полна до краёв?

На прошлой неделе к Эдгару приезжал его отец, Петер Гинц. Не к нам домой, а в офис. Там, где кипит деловая жизнь, они встретились впервые, лицом к лицу.

– Я смотрел на него и ничего не чувствовал. Чужой человек, который обидел мою мать, обманывал семью, настаивал на аборте и с лёгкостью спихнул свой груз на плечи брата. Человек, что внёс смуту среди родных только потому, что кто-то там не родился мальчиком. Он на полном серьёзе считает, что проклят из-за «ошибки молодости» – так он видит моё появление на свет, и поэтому у них рождаются одни девочки.

– Просил за дочь? – глажу его по предплечью. Я рядом. Я поддержку. Успокою.

– В некотором роде. А ещё рассказывал о завещании. О признании меня сыном. Я посоветовал ему любить своих дочерей и внучек. Потому что не нуждаюсь ни в его деньгах, ни в его любви, ни в его признаниях.

Эдгар задумчиво сжимает мою ладонь, ерошит волосы.

– А ещё знаешь о чём подумал? Нас, таких разных на тот момент, притянуло друг к другу. Два человека, на которых неожиданно могло свалиться наследство и семьи, в которых мы уже не нуждались.

– Зато мы нуждались друг в друге. Ну их. Пусть и эта страница перевернётся. Мы напишем свою. Так, как захотим, как нам понравится. Впишем туда имена тех, кто нам близок и дорог, и не пустим тех, кто безразличен или не нужен. Это наш мир, поэтому нам должно быть уютно в нём.

– Ты моя писательница, – целует Эдгар меня в макушку, а я улыбаюсь: он по-прежнему ни о чём меня не спрашивает, но однажды ранним утром я поймала его на том, как он читает мои повести. Ему интересно.

Я на цыпочках вышла прочь. Пусть это будет маленькой его тайной. Должны же у него быть слабости, которые он пока не решился озвучить или показать?