Геннадий Логофет, в 1966 году рассорившийся с тренером «Спартака» Николаем Гуляевым, вспоминал как раз про посулы донецкого «Шахтера»: «Я отыграл уже пять лет в «Спартаке», но после того сезона заявил: «Я с этим тренером работать не буду. В любую команду пойду, если он останется». Кстати, вот так, не сговариваясь, девять человек из основного состава написали заявления. Ну, и прослышал об этом «Шахтер» донецкий. Каждый вечер мне звонили. «Ну как? Определился?». Говорю: «Я вам сразу скажу: если тренера этого снимают – остаюсь в «Спартаке»…». Мне из трубки: «Да ты что! С ума сошел?! Мы тебя на шахту устроим, на зарплату Героя Соцтруда. А хочешь – на две шахты сразу, на самые лучшие. А ты туда приходить будешь только в ведомости расписываться. (Ну, а тогда-то шахтеры много получали.) Квартиру тебе Министерство угольной промышленности даст шикарную. В Москве! Только давай в «Шахтер» переходи…». Отвечаю: «Не надо мне денег. Не то, чтобы они меня не волнуют – но это не главное… Я все-таки спартаковец! Уберут тренера – тогда я к вам не поеду». И не поехал…» 30 .

Практика эта, безусловно, не соотносилась с законом, однако, как правило, на это закрывали глаза, тем более, что решения о подобном «стимулировании» принимались обычно на самом высоком – городском, областном, республиканском уровне. Забегая чуть вперед, единственным по-настоящему громким скандалом и уголовным делом завершилось чемпионство ворошиловградской «Зари» – как раз когда столкнулись интересы и амбиции областного и республиканского руководства. Тренер чемпионов-72 Герман Зонин признавал много лет спустя: «…Повод придраться, впрочем, был капитальный – действительно, подставило борта руководство, нарушения были. И шарахнули по ним из всех стволов прямой наводкой. <…> Футболисты получали премиальные в обход закона: начальство добывало для этих целей средства на шахтах и заводах. <…> Игроки числились забойщиками и сталеварами. Что-то вроде того, сейчас уже и не вспомнить… Денежный вопрос был во все времена одним из самых щекотливых. Поэтому мы создали совет команды, в который вошли авторитетнейшие игроки „Зари“ – Ткаченко, Журавлев и Кузнецов. Их мнение было непререкаемо. Они раскладывали деньги по конвертам с фамилиями игроков. Каждый получал премию в зависимости от вклада в победу. Выходило от ста до двухсот рублей на человека. Ни разу никто обиженным не остался. <…> Но претензии были не к Зонину и не к футболистам, а к областному руководству, которое считало своим долгом стимулировать своих любимцев. Поэтому вопросов ни ко мне, ни к игрокам у органов не возникло. Кстати сказать, речь, по нынешним-то временам, шла о мизерных суммах. Сотрудники компетентных органов, не сомневаюсь, хорошо знали, что в южных и восточных регионах страны – в закавказских, среднеазиатских республиках – доходы футболистов были неизмеримо выше…» 31 .

Валерий Зенков, начинавший карьеру в «Спартаке» как раз в те годы, а впоследствии поигравший за «Кайрат», подтверждал, вспоминая алма-атинский период: «Да, получали доплаты в конвертах, „черным налом“. Но и в Минске было неплохо. И там, и там применялась киевская премиальная система – начисления за очки, зрителей… А в Москве все зависело только от сборов. Полный стадион – получаешь 250-300 рублей. Но такое бывало редко…» 32 .

Легальным способом дополнительного заработка были товарищеские матчи с провинциальными командами низших лиг. Пионерами в этом выступили киевляне. Как вспоминал Николай Маношин: «Динамовцам Киева Щербицкий вообще разрешал официально коммерческие встречи проводить. В одно время киевлянам даже невыгодно было за сборную выступать. Ну, получат они там за матч рублей по 200, да и то, если победят! А проведут 3-4 игры в каких-нибудь колхозах-совхозах, не напрягаясь – положат в карман по тысяче! Тогда-то федерация и приняла решение: за неявку в сборную с команды снимать очки, дисквалифицировать…» 33 .

Не брезговали таким приработком и спартаковцы, причем и в позднейшие времена – собственно, мало что изменилось и спустя десятилетие. По словам игравшего в «Спартаке» 80-х Бориса Кузнецова, «…во время перерывов в чемпионате мы ездили играть товарищеские матчи в Подмосковье – чтоб денег подзаработать и лишний раз не тренироваться. Забивали там по 10—15 мячей…» 34 .

К концу 80-х, когда экономическая ситуация в стране либерализовалась, вспоминал Алексей Прудников, даже «…создали коммерческую команду „Спартак“, которая ездила по всему Союзу и зарабатывала деньги. Причем зарабатывали больше, чем игроки основного состава. Смешно было, когда в ведомостях расписывались. У Сергея Родионова одна зарплата, а у Никишова, мальчишки из школы, которого брали в коммерческую команду для комплекта, больше. Правда, часть денег он отдавал, чтобы заплатить премиальные основе. Писарев в той команде был, Иванов, Мостовой, Бокий. Кто заболел, кто молодой – всех собирали в эту труппу гастролеров. На стадионах еще устраивали лотереи, разыгрывали автомобили. Народ и так ломил, а тут мы еще. Я был самый высокооплачиваемый игрок. Получал как игрок „Спартака“, дубля и коммерческой команды. Интересно было – всю страну объездили. Привозили деньги в клуб, чтобы из них платили премиальные игрокам основного состава…» 35 .

Возвращаясь в начало 70-х – «Спартак» в новых реалиях тоже искал способы стимулирования игроков, хотя по части окладов, по всем свидетельствам, проигрывал многим – ни республиканского руководства, ни шахт, ни заводов за ним не стояло. На прямой вопрос, был ли «Спартак» в его времена одной из самых бедных команд страны, Николай Киселев согласился: «Пожалуй. Мы получали только то, что было положено по закону. Не больше. Разного рода доплат, которые практиковали в других командах, в „Спартаке“ не было…» 36 .

«В «Спартаке» и ставки у всех были одинаковые, и премии – даже для того, кто за пять минут до конца матча на замену вышел. 80 рублей – премиальные за победу. При ставке в 160. Потом уже до 180 повысили. Когда заканчивал, тарифы еще раз подняли. Зарплату – до 250 (а игроку сборной – вообще до 300). Победа стала стоить 150. На руки, за вычетом налогов, 135 получали…» 37 , – уточнил в одном из интервью Геннадий Логофет, добавив, что спартаковцы зарабатывали по сравнению со многими периферийными клубами куда скромнее: «В три-четыре раза меньше. Особенно если сравнивать с такими городами, как Баку, Ташкент, Ереван, Тбилиси… Киев – тут вообще разговаривать нечего. Или «Днепр» тот же. Там страшные суммы получали! Но они-то за границу один раз в год выбирались, а «Спартак» – пять-шесть. А если тебя еще и в сборную берут – это ты уже получаешь больше, чем они. Правда, для этого надо было там что-то купить, а здесь потом продать. Ну, как у челноков нынешних…» 38 .

«Что везли? Товар номер один – грампластинки «битлов», быстро ставшей популярной рок-группы «Uriah Heep», Джими Хендрикса… Для себя большинство ребят «привозило» Тома Джонса. Товар номер два в мои игроцкие годы – мохер, пряжа такая. В Союзе в те годы она была чрезвычайно дефицитной…» 39 , – вспоминал спустя годы Евгений Ловчев. Иногда и сам он, по его признанию, отдавал дань «бизнесу на грампластинках»: «За границей, особенно в Южной Америке, они стоили дешево – доллара три, а в Москве их можно было продать меломанам за 50 рублей и дороже. <…> Со шмотками я не связывался, а пластинки иногда привозил. Но после 1972 года, когда меня признали лучшим футболистом страны, оставил это дело. Не хотел, чтобы трепали мое имя…» 40 .

Но значительно более бойко шел «бизнес» на пряже: «Мохер – это был примитив, но самое выгодное. Рокфеллер бы в гробу перевернулся от такой прибыли!..» 41 , – посмеивался потом Логофет. А Ловчев уточнял суть процесса: «Вот каким был наш бизнес-план. В Москве покупали доллары (он стоил четыре рубля, а в долларе было пять франков), в Париже меняли их на франки, затем на местной фабрике покупали мохер по цене один франк за моток, а в Москве сдавали оптом моток по 15 рублей, и за доллар выручали, получается, уже 75 рублей. Запутались в обмене валют? А у нас от зубов все эти подсчеты отскакивали! А ведь калькуляторов в те годы не было…» 42 .