Очередная ночь прошла без сна и утром вставая с кровати, я подумала о том, что в последнее время я очень мало спала — в сутки, максимум, по паре часов. Из-за этого кожа стала бледной и появились темные круги вокруг глаз.

Я вообще самой себе напоминала сплошной комок нервов и лишь в груди тлела надежда на то, что все вот-вот исправится.

Вставая максимально рано, я хотела подловить Прежана в холле до того, как он уедет по делам, но встретиться с ним мне так и не удалось. Пришлось опять звонить месье Мартену и просить об очередной встрече с Прежаном, ведь я хотела знать, что мужчина решил касательно моих слов.

Немного позже я опять позвонила маме. Я вообще часто пыталась с ней связаться и каждый раз просила забрать заявление, но в последние дни мама вовсе перестала мне отвечать. В очередной раз набирая ее номер, я думала, что мой звонок опять останется без ответа, но, неожиданно, услышала ее голос:

— Да, Нану. Я тебя слушаю.

— Мам, давай встретимся.

— Зачем? Чтобы ты опять говорила мне одно и тоже? Вновь просила забрать заявление?

— В первую очередь, я хочу нормально поговорить с тобой. Только после этого, возможно, мы сможем к чему-нибудь прийти.

— Нет, этого не будет, — голос мамы был нервным и резким. На какое-то время она замолчала, а потом сказала: — Хотя… Знаешь, Нану, я могу забрать заявление, но при одном условии.

— Каком? — я тут же оживилась.

— Я не хочу, чтобы моя дочь была с преступником, поэтому я заберу заявление, если ты сама порвешь с Моно и, в последствии, уедешь из Парижа вместе со мной, при этом, пообещав, что больше никогда даже не попытаешься с ним связаться.

— Мам… Как ты можешь ставить такое условие? Мы же вдвоем знаем, что Доминик тебе ничего не сделал, а ты…

— Не веришь мне? Глупая дура. Надеюсь, что со временем у тебя появятся мозги, но от этого преступника я тебя уберегу. Пусть его надолго закроют в тюрьме.

Мама прервала звонок и в этот день я больше не смогла с ней связаться. При этом, я стала ощущать себя еще более разбитой и, расхаживая по особняку Прежана, раз за разом, обдумывала условие, которое мне поставила мама.

Отказаться от Доминика это все равно, что отказаться от части себя. Или еще хуже — вырвать сердце. Но Моно так долго не выпускали из жандармерии и я уже не находила себе места от переживаний. Глотая горькие размышления я понимала, что для меня самое главное, чтобы с Домиником все было хорошо. 

— Ивес, все так сложно, — я сидела на полу рядом с котом и пальцами перебирала кончики своих волос. — Я правда не знаю, что делать.

Сейчас Ивес был моей единственной отдушиной и радостью. Возможно, кот чувствовал мою боль, а, может, он просто привык ко мне, но Ивес больше не пытался меня поцарапать. Наоборот, он ложился рядом и давал себя гладить. При этом, на остальных он все так же бросался и шипел, из-за чего даже горничные боялись зайти в эту комнату. Подобное привело к тому, что я решила сама убирать в этой спальне, поэтому, сюда кроме меня никто не заходил.

Эта комната стала небольшим островком уединения для меня и Ивеса. Подолгу мы с котом вот так сидели на полу и я всякий раз представляла, как дверь открывалась и сюда заходил Доминик. Даже просто от мыслей об этом сердце начинало биться учащенно, а потом оно болезненно сжималось, ведь Моно не было тут. Он все еще в жандармерии.

Был уже вечер, когда в дверь опять постучали и все тот же громила сообщил мне о том, что Прежан желал меня видеть, но на этот раз он находился не в своем кабинете.

— Пожалуйста, оденьтесь потеплее. На улице холодно, а нам нужно отвезти вас в одно место.

Я довольно быстро оделась и, закутавшись в пальто, пошла за громилой. Мне так и не сказали, куда меня отвезут, но, когда мы остановились неподалеку от четырехэтажного здания, я сразу узнала его. Это была больница, в которой лежал Реми.

Под покровом наступившей ночи, меня вывели из машины, но уже вскоре усадили в другую. В ту, в которой на заднем пассажирском сиденье находился Прежан. Я разместилась рядом с ним, замечая, что водителя тут не было. Мужчина явно сказал ему уйти.

— Почему мы тут? — спросила у Прежана. Сейчас он курил сигару, выдыхая дым в приоткрытое окно, но запах был настолько едким и горьким, что сразу приходило понимание — это уже далеко не первая выкуренная сигара. — Вы проверили то, что я сказала? — спросила, ощущая напряжение в собственном голосе.

Только в этот момент я поняла, что взгляд Прежана был направлен на первый этаж больницы. Там, в одном из окон можно было увидеть Реми. Несмотря на позднее время и все такое же ужасное состояние, он сидел на подоконнике и, кажется, чинил свою куртку.