Он устал ради меня.

Такое офигенное ощущение… Странное, непонятное — и офигенное.

Холодные с улицы губы утыкаются в мою шею, не менее ледяные ладони ложатся на мою задницу. И этот дикий контраст — его ледяной кожи и его раскаленного дыхания — заставляет меня чуть ли не захлебнуться воздухом.

Ох, Надя…

Как ты вообще справишься с тем, что тебе с этим мальчиком жить некоторое время?

У тебя уже сейчас сердце колотится как у лошади со скачек, а дальше-то что?

Как ты себя от него надеешься оторвать?

Наверное, стоит спросить, как там дела, что сделали, что не сделали, придушил ли мой Отелло за меня Иванова, или это полагается только для тех, кто смотрит в мою сторону?

Но честно говоря, я не очень в форме для расспросов. Устала. Соскучилась. Хочу тишины и прикинуться, что ничего не случилось. А вопросы, вот это все — завтра, завтра, не сегодня. И лучше, если я все-таки отосплюсь.

Да и что он скажет? Воду убрали, акт о затоплении составили, сосед у тебя, Наденька, дебил?

Так я и так это знаю. И план этот Давид мне еще до уезда изложил. Он бы не приехал, если бы не счел, что сделать больше ничего не может.

— Ты будешь чай? — не знаю, зачем я это спрашиваю, ведь по сути меньше всего мне сейчас хочется именно чай, но в кровати спит Лиса, и пока не очень понятно, как что-то, чего мне хочется, делать рядом с ней. Еще одна кровать в одной из свободных комнат нужна обязательно.

— Все буду. Потом, — кратко откликается моя прелесть, стискивая мои бедра жаднее, — в душ со мной пойдешь?

Ох, вот как от этого предложения вообще отказаться?

— А ты не устал? — я спрашиваю это больше из вежливости. Потому что — ну сколько он на ногах? Не меньше моего. А напрягался больше.

— На тебя и душ у меня силы найдутся, — фырчит Огудалов.

Кстати, про душ я могла и сама подумать, но вообще — это ж по жизни не вариант, там скользко, неудобно, и так далее, но сейчас — мне не до капризов. У меня снова происходит обострение моей болезни. И я хочу, хочу, прямо сейчас — хочу.

Его хочу.

Казалось бы, то самое настроение, когда надо сорваться — и без оглядки. А мы раздеваемся неторопливо, будто бы даже дыша в едином ритме. Некуда спешить. Я будто попала в одну спланированную ловушку, но почему-то меня это не беспокоит. Все хорошо.

И мне, наверное, стоит обратить внимание на то, что там в ванной, какая плитка, а я…

Да какая, нафиг, плитка, а? Ну, красивая у него ванная, выпендрежная, не дешевая, не то что у меня, с моей потрескавшейся побелкой на потолке, но какая, нафиг, разница? Даже если бы дело происходило в обшарпанной душевой какой-нибудь студенческой общаги — мне и то было бы до лампочки.

Самое важное — он рядом.

Мой дивный мальчик.

Такой волшебный, такой сказочный, что хочется попросить его щипнуть меня за что-нибудь, хоть за ту же задницу, чтобы проснуться, но я же знаю — он щипнет, но никуда не денется. А попа будет болеть.

Я по-прежнему не могу отвести от него глаз.

При том, что в принципе, я видела немало натурщиков, и все у них было не менее идеальное, все равно почему-то не было ощущения при взгляде на поджарые мужские ягодицы, что вот — мое, хочу немедленно, дайте.

А тут — хочу. Мое!

И все — каждое его движение правильное, такое, как надо, ни одного лишнего. Даже то, которым Давид оставляет на краю раковины маленький серебристый квадратик. Все правильно. Мы же знаем, зачем мы тут собрались, да?

Под водные струи за перегородку из матового стекла мы шагаем спокойно, и только тут — сталкиваемся для того, чтобы срастись губами намертво.

Мои пальцы — хищные, когтистые, его — сильные, жесткие. И ими мы только и можем, что впиваться друг в друга, пытаясь содрать кожу. Она мешает. Мешает быть ближе.

Оказывается, если очень припрет, ничего уже не скользко, все удобно, и “нужно делать это чаще”.

Я не замечаю ничего. Ни воды, что падает на наши головы, ни скользкой плитки под ногами, ни холода кафеля, к которому меня прижимают спиной.

Всё, что у меня есть, всё, что надо — крепкие руки, поддерживающие меня за ягодицы, твердая спина, которую я обвиваю ногами, и жгучий язык, жалящий мои губы на каждом толчке Давида в мое тело. Будто таран бьющий в ворота.

Удар, удар, удар…