Трепет. Восторг.

Слова высвобождаются одно за другим. Тянут за собой визуальные воспоминания. Трудно признать почему-то лишь одно.

Любовь.

Отталкивает его. Выкатывает за пределы сознания, как мячик. С силой пинает. Но оно упорно летит назад. Возвращается.

Мерзкое, отвратительное, противное, тошнотворное слово. Пустые звуки.

Оно даже не красивое. Звучит старомодно и как-то слишком наигранно.

Игра. Ненависть.

Субъект. Информация. Действие.

Ревность. Боль.

Горячий ком встаёт в горле Евы.

«Гори в аду, Адам».

«Сгораю».

Как можно мягче отталкивается от Титова. Тяжело дыша, смотрит прямо в его темные глаза.

— Это война, Адам? Твое имя, ты — ключ от ада, — задыхается, припоминая его слова.

Он неверно истолковывает ее вопрос, не осознавая, что к ней возвратилась новая порция воспоминания.

— Это война, Ева, — прочистив осипшее горло, хрипло соглашается. — И я прошу тебя быть на моей стороне.

— Считаешь себя героем?

То ли от резкости ее голоса, то ли от самого вопроса Титов отшатывается, уводя взгляд в сторону.

— Нет. Я, бл*дь, кто угодно, только не герой. Мне плевать на людей. Я сражаюсь только для тебя.

Небольшая пауза усиливает напряжение перед следующим вопросом.

— Скажи еще, что любишь меня? — в голосе Евы проявляется гнусное ехидство.

Она думает: если ответ будет утвердительным — будет смешно.

Но…

— Люблю.

Когда хриплый глубокий голос Титова проговаривает это глупое слово, сердце у Евы в груди вдруг останавливается.

И ей становится страшно до чертиков.

— Любишь? — с пренебрежением выталкивает, сопротивляясь самой себе. Втайне нуждаясь в том, чтобы он настоял, подначивает с невесть откуда взявшейся жестокостью. — Дурацкое слово!

Обхватывая руками лицо Евы, Адам останавливает какие-либо ее движения. Требовательно смотрит прямо в глаза.

— Люблю, — повторяет в сердитом запале. — Дурацкое! Тоже так думал. Только по-другому не знаю, как назвать. Если бы существовало более сильное слово, чтобы описать то, что я к тебе чувствую, я бы его использовал. Непременно. Даже не сомневайся, Исаева.

Страшно. Аж глаза слезятся, и дышать невыносимо тяжело.

И в то же время… за спиной будто крылья вырастают.

Возмущенно всхлипнув, давится слезами. Укоризненно толкает Адама кулаком в грудь.

Тут же издает вздох, полный поражения. И неожиданно вжимается в него всем телом. Отчаянно. Пряча лицо в изгибе его шеи.

Черт возьми… Титов не собирался этого говорить. И не стыдно ему вовсе, как показалось бы раньше. Легко сошло с губ.

Не хотел запутывать Еву еще сильнее. Не сейчас, когда она увязла в этой темноте.

Но она же спросила прямым текстом.

Может, и к лучшему… Пусть уже определяется. Воспоминаний нет, но какие-то чувства к нему у неё все-таки остались.

«Только не подведи, Исаева…»

«Не отвернись».

«Прими…»

«Не дай повода снова становиться уродом».

Осознает, что она плачет, чувствуя теплую влагу на своей коже. Сначала тихо, практически беззвучно. А дальше — громче. По нарастающей. С дрожью. Судорожно всхлипывая. Будто случилось невообразимое горе.

Адам не знает, как на это реагировать. Как понимать…

Хочет снова взглянуть девушке в глаза. Но она не позволяет себя отстранить, вцепившись в него мертвой хваткой, так что им обоим становится буквально трудно дышать.

Решая, что реакция Исаевой, скорее всего, несёт для него положительный характер, принимается утешать. Мягкими движениями гладит ее затылок и спину. Прижимается губами к волосам.

Ева испытывает крайнюю степень смущения. Ту самую, когда хочется бесследно исчезнуть с лица Земли. И, самое странное, ей почему-то очень-очень больно. В противовес этому, до сумасшествия радостно.

И еще — просто целая куча эмоций, которые разрывают ее грудь.

Есть две вещи, в которых она уверена больше, чем в чем-либо еще. Никто никогда не говорил ей таких слов. Никто никогда ее не любил.