Еще запомнились мне разные мелочи. Я босиком бегаю по лужам под дождем и с восторгом ору: «Дождик, дождик, пуще, дам тебе я гущи, хлеба каравай, хоть весь день поливай!». Мне уже доверяют работу – пасти гусей. На поляне за околицей я с радостью нахожу следы от шпор колесного трактора. Приплясываю и пою песню про тракториста Петрушу. Любил я весну, когда мама выставляла из окон вторые рамы. Устраивала генеральную уборку, мыла полы, сажала цветы. Нас с Юрой мама наряжала почему-то в платьица, как девчонок, а может, это были длинные рубашки.

Смерть и похороны отца я не запомнил. Хотя есть фотография, где у гроба с папой сидит мама с Юрой на руках, рядом сижу я и другие братья, и наша родня. Отец умер в 1936 году, вскоре после того, как мне исполнилось пять лет. За него дали пенсию 170 рублей. Мама не работала, и основной нашей кормилицей была старая корова, которую вскоре заменила ее дочь. Майка, ее имя подчеркивало, что родилась она в мае. Чтобы выжить, Шуру отдали в семью тети Марины, а меня на все лето Николай забрал к себе в Челябинск. Павел сидел в тюрьме. Поля, Виталий и Юра оставались с мамой. Поля вскоре вышла замуж, но об этом чуть позже. Виктор служил в кадровой армии.

Житье у Николая мне запомнилось. Ему было 25 лет, его жене Шуре – 27. Работал он в геологоразведке и жил на колесах, но с остановками. До Нижней Увелки мы ехали с Пласта на автобусе. Для меня все это было впервые. Двери у автобуса открывались для пассажиров не как сейчас, сбоку, а в задней стенке, и это меня ничуть не удивило. В ожидании железной дороги я пытался представить, что это такое. Мне представлялось, что она покрыта железной полосой, на ней нет грязи. и она гладкая. Но меня не разочаровала и настоящая железная дорога. Большой интерес вызвали вагоны. Мне они казались двигающимися домами. А иногда, глядя в окно, мне казалось, что мы стоим, а окружающие дорогу предметы движутся назад, и чем они были дальше от поезда, тем они были меньше и двигались медленнее. Таких маленьких домиков я еще не видывал. В поезде я проявил высокую активность. Не все же время в окно смотреть. Знакомился с соседями, проявлял свои артистические способности, получал гонорар сладостями.

В Челябинске я впервые смотрел кино. В фильме я видел, запомнилось на всю жизнь, как один мужик бьет другого лопатой по голове. Недавно я узнал эту картину, ее показывали по телевизору, но название снова не удержал в памяти. Из Челябинска мы поехали. в Свердловск к родным Шуры. Подъезжали к городу. на лошади. Видимо, Николай работал где-то недалеко. Запомнилось, был вечер и впереди море освещенных окон в многоэтажных домах. Еще запомнилась игрушка. Крутишь бумажный диск, на котором нарисованы. лошади. Каждая картинка немного отличается, как. кадры на киноленте. А глядишь на этих коней через прорезь, конь оживает и начинает скакать. Позже я видел чертеж такой игрушки в «Занимательной физике» Перельмана.

У Шуры я получил первые трудовые навыки. Мне было пять лет, но я с удовольствием подметал пол, ходил в магазин за хлебом. У Николая я впервые оказался верхом на лошади. Посадил меня Николай без седла. Я вцепился в гриву. Лошадь пошла шагом. Мне это не понравилось. И какой же русский не любит быстрой езды! Я крикнул: «Но-о!», и лошадь затрусила. Никто. не ожидал такой прыти ни от лошади, ни от меня. Побежали за нами и сняли меня с коня.

Были случаи и с не таким благополучным концом. Однажды поехали мы с Николаем на лошади. Он пошел к рабочим, а я остался с лошадью один. Не зная, куда девать энергию, я стал гладить коню морду. Было жарко. А на лошадь напали мухи, слепни. Она качнула головой и попала мне по носу. Разбила до крови, но. я не заплакал. А заревел я однажды от обиды. Ночью я мог вымочить постель. Поэтому перед сном мне ограничивали потребление жидкости. В знак протеста я залез под стол, плакал и кричал: «Скупые кулаки, чаю. не дают, не дают».

Конец ознакомительного фрагмента.