На дворе стояла глубокая ночь, но в доме никто не спал, слушая беспрестанные крики девушек. Выйдя на двор, я остановилась напротив троицы в серых одеяниях. Сестры замолчали, а затем поклонились, прижимаясь лбами к земле.

Старшая поднялась из поклона, скинув капюшон.

— Сестра, выслушай меня. Если ты пришла, значит сомнения гложет твою душу, — не оборачиваясь, я слышала, что спиной собирается толпа из жителей деревни и обитателей дома.

— Говори.

— Светлоликая поведала нам, что требуется для спасения ребенка-стража. Оплата чужой жизнью. Сколько тебе нужно?

— Две, — осипнув, едва смогла вытолкнуть из горла слова, — мне нужны две жизни.

— Я привела к тебе тех, кто готов отдать себя.

— И кого ты привела ко мне? — не сумев сдержать иронию, я сердито фыркнула. — Девиц, которых бросили женихи? Женщин, которые не сумели родить детя?

Жрица подняла свои бесцветные глаза, чуть поверну набок голову.

— Расколотые души.

Я вздрогнула, не в силах поверить. Расколотые души. Люди, не сумевшие оправиться от каких-то жизненных событий. Те, кто желал бы закончить эту жизнь, получив свободу от боли и прошлого, которое терзает их.

— Нет, — тихо, прошептала я, падая на колени. Ноги подкосились. Меня просили спасти мир, ребенка и освободить от мучений две души. Как так? Кто может противиться этому? Возникало чувство, что меня просто подставили, заперев среди таких условий. Нет вариантов. Их просто нет.

Девушки, стоящие на коленях напротив меня, снова поклонились, касаясь земли.

— Освободи нас, сестра.

— Помоги нам.

По щекам сами собой потекли горячие слезы, капая на ворот рубашки, на колени.

Я покачала головой, все еще не веря. Нет путей.

— Я должна увидеть осколки.

Девушки тут же поднялись, взметнув полу серых одеяний. Конечно, их свобода послужит спасением одной жизни. Что им всем до меня. Я просто инструмент в руках судьбы. Острый кинжал, которому предстоит пролить чужую кровь, так как лишить жизни самих себя запрещено. Это предстоит сделать мне.

Одна из жриц приблизилась, присев напротив. Глубокий капюшон был откинут и на меня посмотрели глаза, которые когда-то были цвета зеленой травы, а сейчас отсвечивали слепым бельмом пролитых слез.

Взмахнув рукой, прикрыв глаза, осторожно коснулась середины лба молодой девушки. Образы, освобожденные из память, нахлынули, выбивая дыхание.

Люди. Много темных мужских фигур. Крики, пожары. Дома вокруг пылают, вскидывая пламя до небес. Крики режут слух и разрывают сердце. Я бегу, выплевывая легкие от жара. Быстрее, вон, в лес. Я почти добегаю до кромки леса, когда упругая крепкая веревка с силой скручивается вокруг левой ноги, вырывая равновесие. Упав на жесткую, колючую траву, стараюсь встать на четвереньки, уползти от боли и страха, которые мне обещет промедление. Но я не успеваю. Крепкая рука хватает за волосы, едва не выдирая скальп, поднимая над землей.

— Какая красота, — кислый мерзкий запах ударяет в нос. Сквозь слезы стараюсь рассмотреть врага. Их трое, больших грязных мужчин, залитых кровью моих родичей. Я хочу кричать, открываю рот, но в челюсть с силой впечатывается каменный кулак варвара. Нет, сознание не хочет покидать тело, но мышцы не слушаются. Мое тело падает на землю, голова подскакивает от удара. Я все вижу, все чувствую. Ощущаю, как грязные ладони скользят по бедрам, как разрывают лиф платья. Что я могу?

Отдернув руку, не желая видеть и переживать былого, склоняю голову. Расколотая душа, которая не смогла оправиться от жестокости, выпавшей на ее долю.

— Осколок, — признаю я, проведя ладонью по лицу девушки, которая пострадала от действий сильных мужчин. Я знаю, что каждую ночь она просыпается в поту, переживая те события снова и снова. Раз за разом. Помня каждый миг, слово, движение и боль.

Мое движение не на долго, но все же сможет подарить ей покой. Девушка вздыхает, открывая глаза. Глядя прямо и ровно, ее губы произносят то, что рвет мне душу.

— Освободи меня, сестра.

Махнув рукой, подзываю к себе вторую девушку, приведенную мне в качестве зоолога чужой жизни. Мне страшно, я не могу поднят ь ладонь без дрожи. Ее лоб холодный, глаза прикрыты.

Тишина. Вокруг молчание и ни единый звук не тревожит покоя. Я открываю глаза и вижу их. Тела в свете яркого солнечного дня. Тела людей, белые и недвижимые. Словно уснувшие, они сидят, лежат везде, где хватает глаз. Я опускаю глаза и вижу сверток. Небольшое покрывало в голубой цветочек. Дрожащей рукой приоткрыв уголок, смотрю в обескровленное лицо младенца. Ему едва ли больше полугода. Совсем малыш. Он спит, прикрыв синие глаза. Спит сном, то которого не избавиться.