Толстой Алексей Николаевич
Шрифт:
На вошедшего сына попадья не поглядела и сказала:
– Садись, жри. Сашка немедля сообщил:
– Дьякова дочь приезжает, актерка.
– Ну, - всполохнулась попадья.
– Такая дрянь смеет являться... Она с офицером живет.
– Дайте-ка мне, мамаша, папашину фотографическую камеру, я шутку подстрою...
– Что у тебя в голове?
– спросила попадья уныло.
– Свиной ты огрызок.
И попадья Марья долго бранила Сашку, потом всех людей, зевнула, наконец, перекрестив рот, и окончила:
– Что за жизнь - тоска, хоть бы поколеть скорей.
– Живите, маменька, - подмигнул Сашка, хлебая лапшу, - я вас развеселю.
И он рассказал свой план. Попадья сначала не слушала, потом положила толстые локти на стол и усмехнулась.
– Так ей, потаскушке, и надо, - сказала она, - подстрой, пожалуйста, Сашка, это, - мы поржем...
– Не беспокойтесь, мамаша, я ее перед всеми оголю, я мастер... * '
И оба они, наклоняясь друг к другу, принялись хихикать, показывая гнилые зубы, поводя маслеными глазами, -схожие, как два блина.
5
Тем временем Коля Шавердов, подойдя к дьякову дому, поглядел через окно и удивился: на полу около лампы сидел Матвей Паисыч, в одних кальсонах, и рылся в карточках, кидая их в стоящую около шкатулку. В комнате валялись кошмы с сундуков, и вся мебель была перевернута.
Коля стукнул пальцем в окно, дьяк, вскочив, подбежал, вгляделся и закричал:
– Убирайся, разбойник; рано еще салазки загибать, не приехала.
– Какие салазки?
– спросил Коля.
– Поди-ка сюда, Матвей Паисыч, дело есть.
Дьяк поднял оконце и, высунув голову так, что живот его уперся в подоконник, схватил Колю за плечо и притянул к лицу своему, шепча в остервенении:
– Приятель твой, гад навозный, карточку самую прекрасную подтибрил... И ты за этим пришел?.. Я вас обоих в храме опозорю, я донесу...
Дьяк ощерился, показав единственный нижний зуб, а Коля в испуге взял дьяка за обе руки:
– Матвей Паисыч, милый мой, не вините меня, это он все подстраивает, а я за Анну Матвеевну жизнь готов положить. Вы знаете, зачем он карточку украл? Он давно мне хвалился, что может у какой угодно карточки голову отрезать и к голой девке, - снята у него такая, - приставить и всем показать.
– Что ты?
– испугался дьяк, и оба они, замолчав, глядели друг на друга. Наконец Матвей Паисыч жалобно воскликнул: - Что же это, в самом деле, за беда такая с людьми... Ведь жить нельзя...
– Нельзя, - подтвердил Коля.
– К отцу родному приедет, а тут мальчишки голыми карточками осрамят. Этак и затравят, а?
– Не затравят, - решительно сказал Коля и вдруг, потянувшись, поцеловал дьяка в губы.
– Прощайте, Матвей Паисыч. Я все устрою, а если что выйдет - моя вина.:. Анне Матвеевне скажите, что есть один человек на свете, который... ну, да что там...
И он быстро зашагал на длинных ногах, освещенный луною, словно догонял свою же тень...
– Юнкер, юнкер, вернись, - звал перепуганный дьяк.
Коля торопился, потому что было уже половина десятого. Вступив на мост, он остановился перевести дух. Направо речка разливалась в большой пруд, заслоненный за темными ветлами. Налево два раза из-за изб выбегала ясная, чуть дымная, та же река.
– Аннушка, Аннушка, - проговорил Коля, - помнишь ли?..
И, вздохнув от защемившего сердца, он побежал быстрее в конец села, к мазанке без крыши и ворот, где жил Митрофан.
6
Митрофан стоял посреди избы, держась за низкую перекладину полатей, и говорил троим своим рыжим, бородатым сыновьям, сидевшим у стола на одной лавке:
– Я вас родил, я вас женил, я вас вином пою, чтите?
– Чтим, - сказали сыновья и отпили из чайной чашки.
– А теперь я скажу, что есть крестьянин? значит, ваш отец? корень видели, корень я и есть. Чтите?..
В это время в избу зашел Коля, всем поклонился, сел на лавку и сказал:
– Я к вам, мужички, с поклоном...
– Это ты правильно, - сказал Митрофан...
– Ведром кланяюсь, - продолжал Коля взволнованно, - уважьте, мужички...
– Можно, - отвечали все сразу, - мы всегда, сам знаешь...
– Сашку, попадьи сына, знаете?
– Как не знать...
– Поучить нужно-Рыжие парни быстро переглянулись, а Митрофан сказал уклончиво:
– Мы хлебопашеством занимаемся...
– Я знаю, - вскочив, заговорил Коля и прошелся по избе.
– Ведь не до смерти... а только, если его не поучить, житья нам не будет...