Шавердов, схватив с полки полбутылки, стукнул их о прилавок. Но мужик не ушел, а залез внутрь коричневых портов и вынул оттуда пустую посуду.

– Получить, - сказал он.

Шавердов швырнул бутылки под лавку и отсчитал деньги. Мужик долго их пересчитывал на ладони, потом сказал:

– Запамятовал я...
– и из-за пазухи вынул еще несколько бутылок, потом из карманов армяка и еще черт знает откуда. Все это было перемазано, затертое и теплое.

Шавердов сказал:

– Что, или загулял, Митрофан?

И, когда мужик, надвинув шапку на глаза, вышел, Шавердов обратился к Сашке:

– Так зачем же ты опять к дьяку бегал? Сашка хитро усмехнулся.

– Прибегаю я опять, а он уже ставни красит, честное слово, зелеными птичками пускает... Я ему говорю...

Но тут Сашка вдруг искривился на табурете, поднял палец и хихикнул, так как в лавку, трепаный и красный, вбежал сам дьяк, Матвей Паисыч Перегноев.

2

Матвей Паисыч, как только вбежал, ухватил Шавердова за локоть и потянул к себе, ища облобызаться, но, видя со стороны Коли равнодушие, отскочил и беззвучно принялся смеяться, кривляясь всем тощим своим телом в пегом подряснике; на Сашку он не обратил внимания.

– Многие теперь с ума сходят от дурости, - сказал Шавердов.

– Дурость, - сейчас же согласился дьяк, - глупость. А что поступать мне иначе нельзя. Выкусил...

Дьяк присел и, слегка раскрыв рот, поглядел на собеседника.

– Почему дьяк Матвей по огороду бегает?
– проговорил он скороговоркой.
– Почему дьяк ставни красит? А я не только ставни, я и крылечко выкрашу, я на полу половичка расстелю, - от покойной дьяконицы у меня остались. Как это понять? Вот этот вот юнкер (дьяк ткнул пальцем в Сашку) весь день у меня на плетне висел, любопытство одолело. А я не сержусь: всякому человеку знать интересно, почему у Матвея Паисыча третий день голова нечесана. А я не желаю голову чесать и об этом объявляю всенародно.

При этом дьяк поднялся на цыпочки и широко развел руками.

– Не желаю и не желаю, пока... Дьяк присел и щелкнул языком:

– Что пока? Ах вы шельмецы! Что это такое за "пока"? Дьяк священство получил? Дьяк капитал в банке выиграл? Суета, юнкера... Вам бы все деньги, У меня корова есть - раз, яиц лукошко на пасху, да десять мешков хлеба к рождеству - два. Гречиху я сеял или нет - три... А молебствие о дожде?.. А народ православный жениться, помирать должен? Я по двунадесятым - коровьим маслом власы мажу. Так что за причина, почему дьяк обезумел?

В эти слова Матвея Паисыча Шавердов вслушивался внимательно, и костлявое, с пушком на щеках, худое лицо его стало необычайно серьезно. Сашка же безмерно ржал, сидя на табуретке.

– Восемь ведь лет птицей пролетели, - продолжал дьяк, - как дал я тогда дочери моей Аннушке две сотни рублей и в столицу отправил. Пустяки сказать - столица. Не то что наша Утёвка... Утёвка, - презрительно сказал дьяк, - тысяча двести дворов и один храм божий. Лаптем щи хлебают... Здесь дочь моя нежное свое воспитание получила, да не с вами ей жить пришлось: не к тому рождена, душа у ней высокая... В столице ее, как дочь родную, встретили. У самого Мейергольда училась...

– У кого?
– переспросил Сашка.

– Мейергольд - полный генерал... Поутру его государь император призывает: "Развесели, говорит, генерал, столицу и весь русский народ". "Слушаюсь, ваше величество", - отвечает генерал, - кинется в сани - и марш по театрам. А в театре все как есть представят - Бову королевича, пожар Москвы... Вот что за человек. Аннушке моей бумагу выдал - во всех городах играть - и фамилию переменил: теперь Аннушка не Перегноева, значит, а Волгина-Мирова... Поняли? Эх, юнкера!..

Тут дьяк, вынув красный платок, вытер глаза:

– Восемь ведь лет не видел дочку... А бывало, гладишь светлые ее волосики, а она глазки поднимет, спросит: "Вы что, папенька, или о маменьке вспомнили?" Ручки на коленях сложит, аккуратненькая такая, чистый ангел.

Дьяк не смог продолжать и полез за прилавок к Шавердову, который спросил тихо:

– Что же, Матвей Паисыч, замуж они, что ли, выходят?

– Нет же, - завопил дьяк, - в том-то и дело, что не выходит. А такая штука, что я, как Давид, скакать должен и петь. А я плачу потому, что как же я со своим образом ей на глаза покажусь?

Образ у дьяка был действительно несуразный: серая его бороденка косицами росла на впалых щеках, бугром поднимались красные скулы, из-за которых выглядывали мигалки, нос же был морщинистый, как коровья сиська.

– Так они сюда приезжают?
– спросил Шавердов и, оглянувшись на Сашку, нахмурился.

– Я ничего не говорил, ничего не говорил, - забормотал дьяк испуганно и вдруг, увидев Сашку на табуретке, нагнулся к нему. Сашка забегал глазами и усмехнулся, ощерив гнилые зубы.

– Смотри ты у меня, - сказал дьяк, едва не колотя попадьина сына по носу пальцем, - ты меня не знаешь, Сашка, я тебе голову сверну, гад навозный.