– А это что за ужас?!
– спросила, наконец, Языкова, останавливаясь у окна.

Теплов деликатно коротким мизинчиком стал указывать на достопримечательности:

– Вот то - лавка местного богача Бабина. Это - домик батюшки. А вот торчит - пожарная каланча.

– Нет, я спрашиваю - это что?
– сквозь зубы спросила Языкова, кивая на лужу, где рылись свиньи.

– Озерцо. Городское хозяйство предполагает обсадить его деревцами и зимой устроить каток. Вы, может быть, присядете, Ольга Семеновна, откушаете?

Ольга Языкова села на диванчик, откушала чашечку чаю и опять задумалась. Зато Теплов приналег на еду и на вино и развеселился.

– Вспомните слова поэта, - воскликнул он, прижимая к груди руку с вилкой, - лови момент. Оставьте задумчивость, выпейте винца. Ей-богу, жить на свете недурно.

– Где мой муж, я хочу знать?
– мрачно спросила Языкова.

– Солнышко, да любит, любит он вас... Ей-богу, в уезд уехал. Я уж за ним и верховых разослал. Найдется, прилетит... Ах, милая вы наша... Вы луч, можно сказать, упавший в болото... Ведь мы в грязи живем, как поросята... Ну... Пью за искусство, за мечту.

– Я желаю знать, почему вы привезли меня в эту мерзкую гостиницу, а не прямо на усадьбу, в наш дом?

– Да ведь дом-то сгорел, богом клянусь... Николай думает строить новый. Моя, говорит, жена артистка, ей нужен дом с колоннами, храм. Через всю, говорит, спальню пущу трельяж с ползучими розами. Так, бывало, размечтаемся с Коленькой, - и все вы, наша красота, в мечтах... Ольга Семеновна, не побрезгуйте, поживите с нами денька три, потом мы вас с цветами в Москву проводим.

– То есть - почему это только три дня?
– с тревогой спросила Языкова.
– Я не намерена отсюда уезжать: я бросила сцену и приехала к мужу навсегда.

Теплов глядел на актрису выкаченными глазами, у него даже щеки вдруг отвисли.

– Это невозможно, - хрипло сказал он. Языкова быстро поднялась с дивана и крикнула отчаянным голосом:

– Я знала, что вы от меня что-то скрываете. Николай всю жизнь отвратительно поступал со мной. За два года прислал пятьсот рублей! Актриса, актриса. А вы знаете, что такое актриса? Прошлым летом я в Козьмо-демьянске привидение играла и, когда в люк проваливалась, так треснулась головой, что я Николаю этого люка никогда не забуду. А рожать в холодной гостинице вы пробовали? А вы знаете - сколько стоит пара панталон для офицерского фарса? Николай должен меня кормить, я устала. Вот, полюбуйтесь, - дрожащими руками она раскрыла сумочку и вышвырнула на стол из нее несколько серебряных монет, - вот все, что осталось, считайте...

Ольга Семеновна опять упала на диван, закрылась руками и зарыдала глухо, как дети плачут в чулане. Теплов отер со лба холодный пот. Что угодно, но слез он боялся пуще всего.

– Мы это как-нибудь устроим, ради бога, - пробормотал он, пятясь на цыпочках к двери.

Из гостиницы Теплов пошел прямо к Бабину через площадь. Были сумерки. Около каланчи зажгли керосиновый фонарь, и свет его отражался в луже. У батюшки, сквозь герань на окнах, было видно, как собирали ужинать. За городом в огромных тучах догорал тусклый закат. Ухали, ахали многие миллионы лягушек по всей реке. У Теплова сжалось сердце: "Вот глушь. Вот тоска".

– Что, брат, нос повесил?
– позвал его насмешливый голос Бабина. Он стоял у ворот, в расстегнутой поддевке, в бобровой, набекрень, шапке, руки заложил за шнур, высоко перепоясанный по шелковой рубахе.

– Вот я насчет чего, Илья Ильич, - Колина жена, актриса, удивительный талант, театры ее прямо на части рвут, и представь - квипрокво: собираясь в дорогу, деньги и драгоценности положила в багаж, а его взяли да и отправили на Харьков, - дня через три придет. А пока одолжи рублей четыреста, - в самом деле...

Бабин громко рассмеялся:

– Ну и штукари! А куда же ты мужа-то ее спрятал?

– Ну, на речке, на мосту сидит. Мы решили наше положение скрыть. Дай деньги, пожалуйста.

Но дать деньги Бабин отказался наотрез. Видимо, он собирался идти в гостиницу, но, узнав, что актриса плачет, сказал, что явится завтра, после обедни, двинул шапку на брови и шагнул в калитку, за которой зазвенели цепями, захрипели от ярости знаменитые бабинские кобели.

Теплов постоял у ворот, плюнул и пошел через площадь. Внизу, у реки, темными очертаниями стояли осокори, под ногами чмокала грязь, пахло крапивой, болотной гнилью и мокрыми досками. Лягушки ухали теперь во весь голос, квакали, булькали, стонали. Кое-где за рекой невыразимо тоскливо желтел свет в окошечках. На мосту, у перил, стояла согнутая фигура Языкова, - казалось, он внимательно слушал лягушиное пение.

– Иди к ней сам, вались в ноги, объясняй, как хочешь. Ну вас всех к черту!
– подходя, с раздражением проговорил Теплое и, вглядываясь в бледное, как полотно, лицо друга, увидел, что оно все в слезах.

– Ну, как же ты встретил Оленьку?
– спросил Языков, вытирая глаза.
– А меня, знаешь, лягушки очень расстроили.

В сумерки Ольга Семеновна опустила шторы, зажгла свечу, разделась и, присев на постель и поглаживая бока, уставшие от корсета, вдруг изнемогла, уронила голову.