– Миша, - подсказал Миша и тотчас добавил: - Михаил-с.

За стеной в это время послышались голоса, и Катенька поспешно подошла к двери, прихрамывая. От этого еще милее показалась она Мише. Павала же, повернувшись на шум, заорал, к изумлению Миши, басом:

– Гони их к черту, Катя! Алешка?

Голоса за дверью усиливались, и слышно было, как кричал Назар:

– Разве это порядки! Мы деньги платим, а она нам фитанец не выдает... Разве это фитанец? Цигарку свернуть...

– Дурак, - сказала Катенька тихо.
– Куда же это старшина провалился?

Внезапно шум затих, и густой, спокойный голос вразумительно произнес:

– Чего шумите... шумите-то с чего? Какой фитанец, покажи?.. Самый истинный... А зачем тебе печать? Да ты за грудь не хватай! Эй! десятники!..

Возня и шум усиливались. Затем мужики затопали ногами, расходясь, громко бранились.

В комнату вошел, без шапки, кланяясь, коренастый мужик с черной бородой, в синем кафтане, с глазами чистыми, как цвет воды, - старшина Евдоким Лаптев.

– Здравия желаем, - сказал старшина, провел широкой рукой по бороде и усам, словно прогоняя улыбку, и крепко стал на коренастых ногах.

– Бунтует общество...
– сказал он, не в силах, наконец, сдержать улыбки.

Павала, подняв голову, прищурился; Евдоким продолжал:

– По ихнему расчету, приходится податей по девяти рублей, да недоимок три, а начальник, мол, требует шестнадцать. Что с ними поделаешь... Я говорил, что начальство лучше их знает... Да еще в фитанцах сомневаются...

– Бунт...
– прошептал Павала, багровея так, что на лбу налились жилы.
– Бунтовать!.. За стражниками послать...

Он подпрыгнул в кресле, протянул над столом костлявые руки. Потом вдруг сел, успокоился и посмотрел на кашку.

Евдоким вздохнул:

– Слушаю-с...

Катенька, прихрамывая, подошла к Мише, тронула его за руку и улыбнулась опять, еще слаще:

– Пройдемте в сад, папа о делах будет говорить.

То, что Катенька называла садом, был огород, где рос крыжовник и малина и около плетня раскинула плакучие ветви старая ветла.

Миша, глядя на Катенъкину округлую спину, потряхивающуюся на ходу и припадающую чуть-чуть, в розовом с бантиками платье, краснел и бледнел от волнения, вытирал украдкой пот с лица. Проходя мимо своей тележки, он вытряхнул из мешка завизжавших поросят. Катенька обернулась с улыбкой. Наклонила набок голову, сказала "тега" и отворила калитку в огород.

– У нас много будет крыжовника этим летом, - сказала она, пристально глядя на ветлу, - а у вас есть крыжовник?
– И, гневно стиснув брови, топнула ногой.

– Да, маменька любит крыжовник, - ответил Миша, с изумлением глядя туда же, куда глядела девушка.

Под ветлой, лицом к плетню и голому выгону, сидел, подперев обе щеки кулаками, Алексей; грудь его вздрагивала и по впалым щекам текли слезы.

– Алеша, - позвала Катенька, - ты опять? Алексей вздрогнул, но не обернулся; обтерев ладонями глаза и щеки, он сказал тонким голосом;

– Скучно мне очень, надоело...

Катенька усмехнулась. Поправляя на полной груди низко вырезанный ворот, объяснила Мише:

– Больной он, пить ему ни капли нельзя давать. Вот и плачет от скуки...

– Поле какое голое, - продолжал Алексей, - ничего нет интересного.

– Поди насчет чая похлопочи, - перебила его Катенька и, взяв Мишу за руку, повела в глубь огорода, где в густой лебеде стояла скамья.

– У нас в Марьевке огород да поле, - защебетала девушка, близко садясь около Миши, - а весело только во время ярмарки... Вот вы счастливый, у вас все есть, к соседям можно ездить, а нас никто не приглашает...

– Приезжайте к нам... Непременно... Ну, пожалуйста, - сказал Миша, покраснел и, вспомнив о Лизавете Ивановне, решил: "Пусть ругается, что же, не могу я, в самом деле, гостей угощать?"

– А я приеду, - близко наклонясь и глядя в глаза, протянула Катенька.
– Вы рады будете?

– Я-то... конечно...

Катенька заморгала ресницами и, грустно склонив голову, коснулась ею Мишиного плеча.

– Любить как хочется, Михайло Михайлович.

Миша тотчас же вспотел, с ужасом и восторгом глядя на близкую от его губ белую щеку с мушкой... Грудь девушки часто поднималась. От нее пахло теплой прелестью.

"Вот оно, - подумал Миша, словно проваливаясь, - дождался..."

Катенька медленно подняла веки затуманенных своих серых глаз, полураскрыла рот, придвинулась и, внезапно оттолкнув Мишу, проговорила глухим голосом:

– Что я делаю, вы бог знает за кого меня примете... А Миша только растерянно улыбался и мял Катенькину руку в потных ладонях...

– Довольно!
– Катенька встала, поправляя волосы, оглянулась на калитку и, вдруг взяв Мишу за плечи, с невыразимой нежностью сказала: - Милый мой!
– громко поцеловала в щеку, оттолкнула его и побежала...