– Трус, - теперь ругал себя Миша, - постоянно упускал случаи. Когда Катенька меня поцеловала - нужно было решительно поступить. Эх!

Это было настолько очевидно, что Миша приподнялся, замычав от боли. Потом опять повернулся, лег на спину, продолжал думать.

Мысли бежали, бежали, бежали, но, добежав до маменьки Лизаветы Ивановны, спутались, и получилась каша - черт знает что...

– Маменька, маменька!
– повторил Миша.
– Вот поеду завтра в Марьевку и сделаю предложение. Хочу жениться - и все тут... Я в расцвете лет.

Миша не помнил - долго ли пролежал так, думая и вздыхая. Проснулся он в восемь часов и глядел на обои, пока не вошла Лизавета Ивановна и сразу дребезжащим голосом проговорила:

– Спишь все, лентяй... и так тебя низ перетягивает.

– Какой там низ, маменька!
– сказал Миша отчаянным голосом.
– Ничего такого нет... я не позволю!

– Что?

– Мамаша, - продолжал Миша, натягивая на себя шубу и все более утверждаясь в самостоятельности, - мамаша, я жениться хочу!

И, не давая маменьке опомниться, окончил:

– Все равно - убегу, женюсь.

– На ком же, дурень, женишься?
– удивясь, е любопытством спросила Лизавета Ивановна.

– На Катерине Павала-Шимковской. Вчера я предложение сделал.

– На потаскушке!.. Да ты с ума сошел!
– Лизавета Ивановна всплеснула короткими ручками и вдруг засмеялась, трепыхаясь всем телом.
– Одурел, одурел! Пойду в кухню, расскажу...

– Индюшка!
– прошептал Миша.
– Ах, Катенька, душа моя, если бы ты знала!

Он проворно выскочил из-под шубы, надел покойного папеньки сюртук, розовый галстук, часы и, обернув шляпу платком, чтобы не запылилась, пошел, топая ногами, на конюшню.

По пути он слышал из кухни захлебывающийся голос маменьки и визгливый смех кухарки Марфы. Но Миша не обратил на это внимания: мысли его были далеко, белые брови решительно сдвинуты, - страсть закалила сердце за эту ночь.

Гнедой мерин, добежав до косогора, откуда стали видны соломенные крыши Марьевки, колодцы, деревья на огородах и белый корабль церкви, пошел шагом, поводил боками.

От села в унылую степь шли тощие телеграфные столбы с подпорками, словно от усталости выставили подпорки. У перекрестка дорог, в ямах, росли кусты шиповника.

Рассказывали, что здесь стояла когда-то усадьба, но помещика убил его же кучер. Привязал к конскому хвосту и пустил в степь. Проезжая мимо ям, Миша остановил коня: навстречу ему, раздвигая ветки шиповника, поднялся человек. Поднявшийся взмахнул руками и присел, словно от безмерного отчаяния. Миша по шляпе и рубахе узнал Алексея,

– Остановитесь, - дребезжаще закричал Алек-гей, - туда нельзя ехать. Боже мой, боже мой, что-то будет...

Он схватился за голову. Миша испуганно спросил:

– Что случилось?

– Я убежал.... Сестру и старшину Евдокима связали, посадили в мирской амбар. Живы ли, не знаю... Что с папашей - тоже не знаю.

Миша похолодел, затем ударило его в пот. Алексей вдруг опять замахал руками и полез в кусты.

По дороге от Марьевки поднималась телега с двумя мужиками. Миша сейчас же поворотил лошадь, стал хлестать ее. Колеса запрыгали по целине. Но телега с мужиками удалялась спокойно. Мише стало совестно.

"Что делать? Как ее спасти? Что сделаю один?
– в волнении думал Миша.
– Трус трус, - тотчас же повторял он, - а еще жениться хочешь..."

Незаметно натягивая правую вожжу, описал Миша большой круг по целине, и испугался и обрадовался, увидав себя на прежней дороге, лицом к селу. Привстал в тележке. Село казалось мирным. Белела церковь.

– Э!
– воскликнул Миша.
– Спасу!

Ударил лошадь кнутом и быстро покатил под горку.

Не доезжая церковной площади, у мирского амбара увидал он сильно шумевших мужиков. Мальчишки, чтобы лучше видеть, повлезали на крыши и ворота.

Мужики стояли кругом, мешая проезду. Миша крепко сжал в руке кнут, сказал: "Эй, борода, посторонись-ка!" - но голос его потонул в общем шуме, а близстоящий крестьянин поставил ногу на подножку тележки и, глядя в глаза веселыми, подвыпившими глазами, проговорил:

– Нет, барин, прошла ваша воля, теперь наша воля настала.

У Миши задрожали губы.

– Пусти проехать...
– сказал он.

– Что же, я тебя не держу. Да ты не к земскому ли? То-то я тебя вчера видал. Эй, ребята, - обернулся мужик к толпе, - барин-то к земскому чай кушать приехал!..