Зюм была строгая, но очень нежная девушка. Из туманных слов Егора Ивановича она поняла то, что считала единственно важным на свете. Она обхватила руками его голову, запачкала мраморной пылью и несколько раз поцеловала в волосы.

– Я вас всегда осуждала, Егор, вы меня простите... Но вы бегали к нам потихоньку, дома - лгали, и разрывались между женой и Машей... И, бог знает, что вам больше было нужно... Было все наполовину, и Маша это чувствовала. Вы не знаете, как она плакала по ночам... Этого вам она никогда не скажет...

Егор Иванович встал и ходил по комнате, набирая воздуху.

– Да, да, - сказал он, - что касается меня, я решил... Пока я шел к вам - я решил... Тут и решения в сущности никакого не было, а просто ясно... С женой, с домом, со службой - кончено... (Егор Иванович сказал не совсем точно, - лишь в эту секунду, выговаривая эти страшные слова, он услышал их, понял и, с бьющимся от жуткой радости сердцем, решил - так и будет: ни жены, ни дома, ни службы...)

Зюм глядела на него страшными глазами, у нее так дрожали руки, что она вложила пальцы в пальцы и стиснула их. Егор Иванович сказал:

– Жизнь для меня - это Маша. Вы понимаете, как это можно почувствовать в одну секунду... Сразу все, все бывшее со мной - отхлынуло, все связи порвались, как паутина.,. Я ни о чем не жалею... Если Маша захочет жить со мной - будет хорошо... если не захочет, я буду ждать, я буду терпеть... Буду поблизости, это важно... Зинаида Федоровна, ваши глаза - мой судья, самый строгий, самый высший... Я завтра еду в Петроград... Можно?..

Зюм взяла его ледяные руки, прижала к халатику, к груди и, все так же глядя в глаза, сказала:

– Простите, что я о вас думала хуже... Егор, возьмите меня с собой... Это нужно для Маши, для вас обоих... Можно?..

Егор Иванович в волнении ничего не ответил. Зюм побежала к двери в столовую и крикнула:

– Отец, Федор Федорович, подойди сюда... Сегодня вечером мы с Егором Ивановичем едем в Петроград, к Маше... Ты слышишь?..

В мастерской появился доктор, Федор Федорович. Он только что встал после обеденного сна и был в ночной рубашке, в накинутом на широкие плечи пиджаке, седые волосы его были нечесаны. Закуривая от окурка папиросу, он сел на подоконник, сладко зевнул и спросил у Егора Ивановича:

– Ну, как дела, ничего?

– Ты слышишь или нет?, - крикнула Зюм.
– Мы едем к Маше...

– Слышу, не кричи...

– Ты, может быть, против этой поездки?

– Это дело не мое... В эти дела я не вмешиваюсь... Пойдемте пить чай... Ветрила-то сегодня какой, а?..

– Отец, мне нужны деньги... Раскрой рот и говори - а-а-а...

Доктор раскрыл рот и начал говорить "а-а-а"... Зюм засунула руку ему в карман, вытащила кошелек, взяла сорок рублей, прибавила еще мелочи и положила кошелек обратно.

.......................................................................

Подходя к дому, Егор Иванович замедлил шаги. На широкой улице, между палисадниками, у деревянных одноэтажных домов зажигались фонари. Фонарщик уже раз десять впереди Егора Ивановича перебежал улицу.

В черных колеях и лужах плавал желтый свет. А в конце улицы, загроможденной тучами, тускло догорала мрачно-багровая полоса осеннего заката.

"Приду и скажу: Аня, мы честные люди, мы друг друга уважаем, мы с тобой много пережили, было и хорошее и тяжелое... Расстанемся друзьями, уважая друг в друге человека". Так он думал, подходя к дому, и все-таки где-то у него дрожала жилка. В прихожей он медленно снимал калоши, пальто, разматывал шарф. Были уже сумерки.

Затем решительно одернул пиджак, устроил улыбочку и вошел в столовую.

Анна Ильинишна, закутанная в белую шелковую шаль, сидела у окна. Она повернула голову к вошедшему мужу и плотнее закуталась.

Он спросил небрежно:

– Аня, отчего у нас так темно?

Она не ответила. Он прошелся и взъерошил волосы:

– Ты что сидишь? Тебе скучно?

– Нет, не скучно.

– Сердишься? Ну, что же... Вообще, что за манера сердиться... Для этого не стоило жить вместе.

"Скверно говорю. Гнусно. Трушу", - подумал он,

Анна Ильинишна спросила сквозь зубы:

– Гулял?
– Да.

– Заходил куда-нибудь?

– Заходил к Зинаиде Федоровне.

Анна Ильинишна фыркнула. Он насторожился. И внезапно, только на секунду закрыв глаза, сказал небрежно, как можно небрежнее:

– Кстати, Аня... Нам необходимо расстаться... Я еду сегодня в Петроград... То есть я не по делу еду, ты сама можешь понять, к кому я еду... Навсегда...

Анна Ильинишна повернулась, шаль соскользнула с голого ее плеча.