– Я отпросилась, Мастер. Меня заменяет Карина.

– Ясно…

Я пытаюсь понять, откуда идет звук. Особняк огромен до невозможности. Настоящие хоромы! У нас, наверное, так живут лишь самые богатые бизнесмены, да кинозвезды.

– Что за унылое чмо с тобой, Алиме?

Я охренел. Вопросительно смотрю на нее, она подает мне знак рукой, мол, все нормально.

– Это мой знакомый, Мастер. Он хотел бы…

– Я больше не беру учеников.

Мы медленно пересекаем огромный холл, идем в большой зал, украшенный самыми разнообразными шедеврами искусства – картинами, статуями, многочисленными антикварными предметами мебели. Этот Мастер чертовски богат… определенно…

Где-то в углу расположено кресло, развернутое к двери спинкой. Мастер, судя по всему, сидит в этом кресле и курит табачную трубку, аки Шерлок Холмс.

– Помните, Мастер… Вы сказали мне, что окажете услугу?

Рука Мастера с зажатой в ней трубкой показалась из-за спинки и замерла. Он ждал продолжения.

– Так вот… я пришла за этой самой услугой. И мы будем в расчете.

– Судя по скорости его шагов… силе, приложенной к каждому шагу и расстоянию между ногами, он совсем еще птенец.

– Так и есть, Мастер.

– По количеству адреналина в его крови и запаху пота, смешенного с аренской пылью, он был в Колизее вчера.

– Так и есть, Мастер.

– И ты хочешь, чтобы я сотворил чудо за эти пять дней, ибо уже на шестой он должен быть готов.

– Именно… Мастер.

– И мой долг будет выплачен, так?

– Если он выживет на следующей битве.

Трубка с рукой исчезают, он затягивается, выдыхает дым, тут же заклубившийся над креслом.

– Договорились, Алиме.

И он встает.

Широкоплечий и накачанный. В одних штанах с обнаженной грудью. На его спине – татуировка в виде огромного дракона, извергающего огонь и расправившего крылья. Грудь волосата, широка и мускулиста, живот со всеми восемью кубиками. Широкий волевой подбородок с ямочкой; черные, как смоль, волосы, такая же черная бородка, сливающаяся с усами и обрамляющая его рот. На правом глазу – черная повязка. Бицепсы такие, что сам Арни, который Шварценеггер, обосрался бы от увиденного. И рост… он выше меня на голову, хотя я – второй по высоте после Бруно в классе.

– Ты не достоин быть моим учеником, - говорит Мастер и затягивается. – Но уговор есть уговор. Не знаю, что в тебе нашла Алиме, но я ее должник. Долг, как известно, платежом красен, - и он улыбается белоснежными, как жемчуг, зубами. – Даю слово, Алиме, на Арене он не помрет…

Я даже улыбаюсь, слыша такое. Почему-то я сразу понял, что этот чувак реально крутой учитель.

– …если, конечно, до нее доживет.

И тут мне стало страшно.

***

Моя рубашка была разорвана на две части, то же стало и со штанами. Вместо них мне выделили такие же белые штаники с веревочкой вместо ремня, как у Мастера, и забрали обувь. С оголенным позорным торсом я вышел из дома, и мне тут же на спину водрузили тяжеленое бревно.

– Ох твою мать! – заорал я, когда сучок бревна впился мне между ребрами. – И долго мне его держать?

– Держать?! – и Мастер громко заржал. Так громко, что я чуть не оглох.

Он нагибается ко мне, я смотрю в его единственный глаз. Ноги дрожат, я почти падаю.

– Ты не должен его держать, лоботряс. Ты с ним побежишь.

– Шта?!

И я получил такой пинок под сраку, что даже не побежал, нет – я словно полетел. Вперед, с трудом удерживая равновесие.

– Выпускай собак, Алиме! – слышу я из-за спины.

– Собак?!

– Есть, Мастер! – кричит Алиме, и раздается громкий лай.

***

За утро я понял сразу несколько вещей…

Первая – бревно на спине, которое едва ли можно удержать, кажется легким, как перышко, если в то время, пока ты его держишь, вынужден также и убегать от ротвейлеров.

Вторая – Алиме больная на всю голову, иначе не отправила бы меня к этому психу в ученики.

Третья – я вряд ли доживу до Арены.

И четвертая – когда собака кусает тебя в шестнадцатый раз, становится не так больно. Само больно – первый и третий. Потом постепенно начинаешь привыкать…

Мои руки дрожат, я смотрю на Алиме мокрыми глазами. Вся спина окровавлена и полна заноз, ноги искусаны собаками, а Мастер тащит с кухни большую кружку. Алиме убийственно спокойна и продолжает улыбаться.

– Держи, лоботряс. Это придаст тебе сил.

Я беру кружку. Руки сильно дрожат. Зеленая жижа, похожая на разбавленный в кипятке литр соплей пахнут, как мои носки, если их не менять неделю.

– Что это за хрень?

Меня воротит от одного лишь запаха.

– Пей, лоботряс, - мастер снова засовывает в рот свою трубку и играет грудными мышцами. – На вкус не так плохо, как на запах.