За следующую бессонную неделю, расспрашивая людей в Болдере и прочесывая интернет, они выяснили то, что Фиона теперь рассказывала Арно: «Совместная осанна» была малым ответвлением и без того закрытой секты из Денвера, и в дочерней секте запреты были еще строже, чем в головной. Ее последователи вроде как проповедовали иудео-христианские ценности, но кроме того практиковали астрологию, вегетарианство, отрицали технический прогресс и отличались патриархальностью. Они верили, что церкви нужно вернуться к первоначальной чистоте, описанной в некоторых главах деяний апостолов, что после апостола Павла наступило моральное разложение. Они называли Иисуса «Иешуа» и не отмечали никаких праздников, кроме Пасхи. У них не было личных денег, они вели общее хозяйство за счет почти беспрерывного труда женщин и детей. Мужчины продавали мед и салатные приправы на фермерских рынках и периодически подрабатывали на стройках в городке, отдавая все заработки в общий кошелек.

Фиона и Дэмиан обратились в полицию, но не обнаружилось состава преступления. Дэмиан напомнил ей о том, что она и так знала: чем больше они будут преследовать Клэр, тем больше та будет отгораживаться от них. Они сделали еще одну попытку, на этот раз отправившись к лагерю в патрульной машине с полисменом, проникшимся их бедой – Фиона не сомневалась, что Дэмиан, как и она, вспоминал их отчаянную поездку по Чикаго за девять лет до того – и в итоге их встретил перед завалом тот же человек, что и в прошлый раз, и обрушил на копа впечатляющий поток юридической терминологии. Нет, у них не было ордера.

Фиона с Дэмианом сидели в баре аэропорта Денвера с мешками под глазами и оба плакали, потом прекращали и снова плакали. Должно быть, со стороны они походили на любовников, расстающихся в последний раз. Он был с обручальным кольцом, она – без. Фиона сказала: «Нам нужно остаться». Но у них были более продуктивные способы потратить время и деньги. Дэмиан свяжется с адвокатами. Фиона – с друзьями Клэр по школе и колледжу, даже предложит им билет на самолет за свой счет. Она найдет Сесилию Пирс и убедит ее попытаться образумить ее сына.

Арно кивал, слушая все это, но ничего не записывал. Фиона волновалась, что он спросит ее, почему она не отказалась покинуть Болдер, почему она не стала лупить кулаками в дверь хижины. Просто она не верила, что Клэр задержится в этом окружении надолго. А еще какая-то часть ее желала, чтобы дочь усвоила что-то на собственной шкуре и от кого-то, кроме нее. Единственный раз в жизни ей вдруг захотелось, чтобы Клэр приползла побитой домой, а не убегала от Фионы из дома, заявляя, что ей причинили боль. Во всяком случае, к такой версии Фиона пришла со своим психотерапевтом. Но, возможно, все было сложнее. Возможно, дело было в нежелании вести заранее проигрышные битвы. После кровавой бани ее молодости, когда умирали или уходили от нее все, кого она любила. После того, как сама ее любовь стала ядом.

Фиона писала дочери письма почти каждый день, говоря, что та всегда может вернуться домой, что никто не будет ее осуждать. Через несколько недель письма стали возвращаться к ней, нераспечатанными.

А потом, по прошествии почти года – года разговоров с полицией и адвокатами, и с людьми из групп поддержки жертв сект – Дэмиан с Фионой снова приехали в лагерь. Они взяли с собой телохранителя, нанятого в Болдере. Никакой патрульной машины, никакой полиции. Они не собирались похищать Клэр, просто хотели настоять на разговоре. Им открыла дверь женщина, покрытая экземой, и сказала, что Клэр и Курт ушли месяц назад. И она не представляла, куда; и никто не знал.

Дэмиан пошел на болдерский фермерский рынок, где был прилавок у членов «Осанны», и сказал им с беззаботным видом, что он договорился в прошлый раз об одной сделке с парнем по имени Курт. Не здесь ли сегодня Курт? Один из них сказал, что брата Курта с ними больше нет. А другой закатил глаза.

И Фиона подумала: «Что ж, по крайней мере, они отсюда выбрались. Пусть даже она по-прежнему с ним». Она подумала, что, возможно, вскоре Клэр свяжется с ней. Но напрасно. Они наняли детектива в Чикаго, и он с радостью взял их деньги, но его поиски ни к чему не привели. Они обращались в службу розыска пропавших людей, но взрослый, который просто не хочет общаться с тобой, не считается пропавшим.

Вместо того, чтобы спросить, почему Фиона ничего больше не сделала, Арно спросил:

– Это было типично для вашей дочери? Она увлекалась религией?

– Нет, – сказала Фиона. – Это самое странное. Она всегда была бунтаркой. Она бросила группу скаутов, бросила оркестр, ни с кем не встречалась дольше пары месяцев. До Курта.

– У нее есть причина избегать вас?

Фиона всадила вилку в омлет и вытащила, глядя, как между зубцов стекает сыр.

– У нас бывали разногласия, но ничего особо страшного.

Она могла бы пуститься в разъяснения об их головомойках, о том, что Клэр всегда была ближе к отцу, чем к ней, но после развода отдалилась от них обоих, о своем чувстве вины и самокопаниях, не отпускавших ее с тех пор – но все это только запутало бы детектива.

– Просто некоторые люди проблемные уже с самого рождения, – сказала она. – Горькая правда, но это так.

Она неважно себя чувствовала. Ее мучила жажда, но вода, которую ей принесли, была газированной, а она этого не выносила. Она сделала крохотный глоток, но это было хуже, чем совсем не пить.