На цыпочках, крадясь, подошел к кровати, на которой лежал Варг — теперь Льен уже разглядел — отвернувшись к стенке. Конечно, разве он обязан его до самой ночи дожидаться?

— Долго ты так стоять будешь?

От хриплого надтреснутого сипа Льен вздрогнул и чуть не выронил подсвечник.

— Свечу потуши, придурок мелкий.

Льен послушно подул на пламя. Комнату тут же окутала тьма, а Льена, невесть почему, липкий страх.

— Садись, давай.

— Куда садиться? Не видно ничего. Сейчас уроню что-нибудь…

Словно в подтверждение этих слов послышался грохот, что-то упало на пол с громким стуком.

— Криворукий, — зашипел Варг. — И чему тебя только Ачи учит? В его работе точность нужна, сноровка.

— Мастер учит, — Льен поставил подсвечник на пол, нашарил табурет, который уронил, поднял его и сел, — что сноровка приобретается со временем и опытом. Нужно всего лишь чаще работать с инструментом, а лучше вообще не выпускать его из рук.

Глаза Льена понемногу привыкли к темноте так, что он сумел различить силуэт Варга.

— Конечно, — хмыкнул силуэт, — ты случайно стамеску с собой не прихватил, нет?

— Нет, — удивился Льен.

— Жаль. Прекрасный случай отомстить упустил. Представляешь — ночь, я весь такой лежу беззащитный, а тут входишь ты. Со стамеской.

Снова издевается. Отвратительный характер.

— Да ну тебя, — надулся Льен. — Зачем звал-то?

— Скучно мне, — силуэт на кровати почти не шевелился. — Высплюсь днем, а вечером и ночью такая бессонница одолевает — сил нет. Расскажи что-нибудь занятное, а?

— Шут я тебе, что ли? Сам себя развлекай, а я пошел.

Льен принялся шарить по полу, пытаясь нащупать подсвечник.

Силуэт зашевелился.

— Постой, — проскрипел, — обидчивый какой. Пошутил я. Разговор есть.

— Чего тебе, говори?

— Помнишь, как ты однажды вступился за нищего бродягу?

Помнит. Такое забудешь…

Льен тогда с рыбалки возвращался. Удачный день — поймал три крупных леща четыре карасика. И Варга на речке не было. Просверлил лунку — сиди, лови, никто слова дурного не скажет, не прогонит, не отберет улов. А вокруг — тишина. Зимняя сказка.

Подойдя к заброшенному колодцу, Льен увидел мальчишек, сгрудившихся возле чего-то. Или кого-то? Неужели Варг, главный уличный заводила, нашел себе новую жертву?

Когда Льен подошел ближе, ему удалось разглядеть человека. Так и есть — новая жертва.

Человек был в грязном порванном тулупе с замотанными на ногах и руках тряпками. Выстуженный ветер сердито трепал его седые, скатанные в колтуны, волосы. А снежки колючие. Меткие. Они летели страннику прямо в голову, за шиворот, попадали по перемотанным тряпьем рукам. Человек уже и заслоняться перестал. Подломил колени, опустился в колючий сугроб. Наверное, просто упасть ему не позволяла гордость.

Бросив деревянный ящик с рыбой и блеснами, служивший одновременно еще и сидением, Льен кинулся в толпу мальчишек. Позже он не раз думал, отчего поддался странному, несвойственному ему порыву. Возможно, потому что прекрасно понимал, каково это — ощущать, когда над тобой издеваются; возможно, потому что силы, похоже, совершенно покинули неизвестного странника и он завалился на бок, опираясь на отставленную руку.

Заслонив собой человека, Льен ощутил привычную уже в таких передрягах боль. Только теперь в него летели колкие меткие снежки. Попутно вспомнил, что замах и силушка у деревенских оболтусов неслабая. Лишь бы синяками отделаться и не забывать защищать рукой глаза: если попадут, ледяной комок, чего доброго, и глаз может выбить.

И все-таки хорошо, что сейчас зима. Летом бы они его… их камнями…

Устав кричать, задыхаясь от стылого ветра, Льен бессильно опустился в снег рядом с бродягой-странником. Поднял его голову, положил себе на колени.

Никогда он не сможет понять, откуда в детях столько ненависти, злобы, гадкого желания уничтожать любого, непохожего на них.

Он всмотрелся в лицо странника, с удивлением отметив, что человек вовсе нестарый. Просто изможденный.

Человек с трудом разлепил веки с намокшими ресницами. Глаза у него оказались яркого цвета весеннего неба. Странник сморгнул. И когда обеспокоенный и растерянный взгляд Льена встретился со взглядом странника — чистым, открытым, умиротворенным, Льен понял, что…

Человек умирал. Это было заметно по его лицу, которое приобрело совершенно неземную глубину и отрешенность. По участившемуся дыханию. Со свистом, с хрипом. Льену доводилось видеть умирающих… там, на прежнем месте, у бабки.

— Вы потерпите, — глотая слезы, он наклонился к лицу странника. — Потерпите… им ведь надоест… когда-нибудь. Недолго уже осталось…

— Нилонге… — Вах… ють… наме? — еле слышно прохрипел человек.

Он еще и иноземец. Вот уж занесла нелегкая.

— Я вас не понимаю, — пролепетал Льен, думая о том, что это должно быть ужасно — умереть на чужбине, не зная языка, не зная…