— Стойте, — сказал он, когда я шумно выдохнула, наконец, распутав узлы. — Не снимайте веревку. Просто заткните ее концы, не стягивая, чтобы я мог легко скинуть путы.

— Вы хотели отдать мне фрак и отсесть, — с вернувшейся враждебностью ответила я. — И если не намереваетесь этого делать, то просто отпустите меня.

Герцог вздохнул, а когда заговорил, тон его был мягким, будто он разговаривал с ребенком:

— Это неразумно, ваша милость. Если я отсяду, вы мгновенно замерзнете. А если мы покажем, что я свободен, то можем обеспокоить похитителей. Давайте оставим, как есть, пока это лучшее решение на мой взгляд. — Я открыла рот, но он продолжил: — Я понимаю, что вы ко мне испытываете, и признаю, что сам виноват в этом. Вы не доверяете мне и имеете на это полное право. Однако сейчас с моей стороны злого умысла нет, клянусь всеми Богами. — Он поерзал, устраиваясь удобней, и я оказалась прижатой к нему еще плотней. И когда я попыталась отодвинуться, руки Ришема напряглись, не позволив мне сделать это: — Нам стоит объясниться, прежде чем мы начнем размышлять. Возможно, это хоть немного позволит вам расслабиться и начать думать о личности похитителя, а не о том, как вы меня презираете.

— Отпустите меня, — потребовала я.

— Сейчас я буду говорить то, что вам не захочется слушать, и потому продолжу удерживать, пока не закончу, — спокойно ответил его светлость. — Это не те объятья, о которых вы думаете, я всего лишь хочу, чтобы вы выслушали, не дергаясь и не сопротивляясь, и не желаю дать вам замерзнуть. Потерпите мою близость, она вынужденная для вас. Для меня желанна, не стану лгать, однако насилия более не будет. В этом я могу поклясться собственной жизнью, которой у меня осталось слишком мало, чтобы разбрасываться даже минутой.

— Мне неуютно, — поморщилась я.

— Знаю, — кивнул Нибо. — Просто дайте мне быть с вами, наконец, искренним. О большем не прошу. Я постараюсь быть кратким, времени у нас может быть и вовсе не осталось. Так позвольте же мне облегчить душу, ничего сверх этого я не прошу и просить не стану.

— Да говорите же, наконец, — с раздражением отозвалась я, глядя в окошко.

Пока наша дорога не закончилась. Вокруг были деревья, и никакого признака жилья. Возможно, нас хотели увезти, как можно дальше от столицы, и тогда время у нас все-таки было.

— Отчего мы не пытаемся открыть дверцы? — спросила я раньше, чем Ришем заговорил.

— Выскочим из кареты, и что дальше? — спросил он. — Мы не знаем, сколько людей сопровождают нас, вооружены они или нет. В лучшем случае, нас быстро вернут назад и позаботятся о том, чтобы мы не могли сдвинуться с места. В худшем — пристрелят и бросят тела в лесу. Да и пешком по морозу мы далеко не уйдем. Самое разумное — дождаться остановки, понять, где мы и кто нас охраняет, а уже после действовать. Согласны?

Нехотя кивнув, я буркнула:

— Да.

— Замечательно, — усмехнулся его светлость. — Это первое, в чем мы пришли к единому мнению. — Он ненадолго замолчал, собираясь с мыслями, а после произнес: — Я люблю вас, Шанриз. Молчите! Мое признание не требует ответа, всего лишь констатация факта. Да, я вас не забыл и, наверное, забуду еще не скоро. Однако это мои печали, и вас они не волновали раньше, не станут волновать и впредь. Если нам удастся вернуться, то через полтора месяца я женюсь на Селии, и мы отбудем в Ришем. Эта данность неизменна, и я даже не собираюсь пытаться противиться ей. А потому я в своих чувствах вам неопасен. Они просто есть и всё.

Именно поэтому, узнав от государя, что ныне вы служите ему в должности помощника секретаря, я решился вам написать прежде, чем появился во дворце. Мне не хотелось видеть в ваших глазах страх и отвращение… хотя бы не страх. И, как имел честь вам писать, я исцелился от того безумия, которое владело мною летом. Виной тому было бессилие и ревность, столь яростная, что я не сумел совладать с нею и с собой. Из-за своих чувств я упустил всякую возможность противостоять герцогине и вам. Я тратил время на любование вами издалека, на грезы, позволительные юнцу, а не такому расчетливому человеку, как я. А еще сходил с ума, понимая, что надеяться мне не на что. Всё это подтолкнуло меня к той низости, которую я едва не совершил. Мне жаль, что я оскорбил вас и унизил. Этого я себе простить не могу, и когда вспоминаю вас в слезах, мне становится противно от самого себя. Однако я обещал вам быть искренним, и потому должен сознаться в том, что сожалею лишь о выбранном способе добиться вас, но не о самой попытке. Я проиграл, признаю поражение и более не стану навязывать вам своего общества.

Впрочем, теперь я могу признать и то, что любая моя интрига против вас была заведомо обречена на провал. Ваше появление стало концом Серпины. Она мила, но слишком вялая, чтобы соперничать с вами. Ей не хватает живой яркости, и весь ее успех — это только мои старания.

Я вывернулась и посмотрела на него:

— Что вы имеете в виду?

Нибо усмехнулся:

— То, что сказал. Она бы не продержалась дольше пары месяцев, если бы не я. Колоссальнейшая работа! Шанриз, вы даже не можете себе представить, сколько я собрал информации о государе, о его норове, о привычках, о тайнах, наконец. Сколько извивался, сколько потратил времени и средств, чтобы изучить его так, как, наверное, не знает себя он сам. Я шел к своей цели столько же, сколько сумел удержать ее сиятельство в покоях государя, даже дольше.

Я подбирался к этой самовлюбленной гусыне — ее светлости, чтобы заручиться ее поддержкой и пристроить родственницу на место фаворитки. А когда узнал ее много лучше, то понял — пора бежать от своей покровительницы. Думаете, она взяла меня на должность мажордома, потому что иной не было? Меня — правителя провинции! О не-ет, унижая, она подчиняет и возвышается. Это было намеренное действие, чтобы показать, какую милость она оказала, приблизив меня и поселив во дворце, чтобы после не забывал, чем обязан. И останься я подле нее, то Серпина не удержалась бы и месяца, потому что герцогиня желала самолично распоряжаться фавориткой своего племянника, но она совершенно не способна управлять. Строить козни — да, интриговать, раскидывать сети, но лишена дальновидности, логики и предусмотрительности. Всё и сразу. Я даже был удивлен, что она терпела так долго, пока вы сближались с государем.