— Читайте, — сухо сказала я.

Родительница выдернула из моих пальцев письмо, прочитала его и воззрилась на меня с недоумением:

— Кто этот «И.С.»?

Пожав плечами, я отошла к креслу, уселась в него и заметила:

— Странно, дорогая моя матушка, что вам незнакомы эти инициалы. Мне казалось, их знает каждый камератец.

Она нахмурилась, еще раз перечитала письмо, а после подняла на меня ошеломленный взор.

— Это… — негромко произнесла баронесса и закончила шепотом: — Король?

— Похоже на то, — ответила я.

— Вам пишет сам государь? Шанни, ответьте! — лицо матушки вдруг исказила мука. — Почему он подписался просто «И.С.»? Почему он пишет вам?!

Коротко вздохнув, я встала с кресла, подошла к ней и, забрав письмо, вернула его в карман. После этого обняла родительницу за плечи и заговорила, как можно мягче:

— Отчего вы так взволновались, родная моя? Разве вы увидели нечто предосудительное в этих строках? Да, мы с государем сумели подружиться.

— Подружиться? — переспросила матушка: — С королем?!

— Разве же Его Величество не такой же человек, как и все остальные? — спросила я, глядя ей в глаза. — Мы вместе играем в спилл, иногда катаемся верхом, ведем беседы, и надо сказать, что государь — отменный собеседник.

Баронесса всплеснула руками. Она отошла от меня, нервно потирая ладони. И пока матушка справлялась со своими чувствами и мыслями, я посмотрела на Амберли, чьи глаза, казалось, еще немного и выпадут из орбит. Сестрица, как и мои родители, ничего не знала об этой «дружбе». В своих рассказах о придворной жизни, я избегала упоминать эту тему, предпочитая показывать лишь свою службу и увеселения, которые устраивала ее светлость.

— Но о чем, ради всех Богов, о чем вы могли беседовать?! — воскликнула родительница, порывисто обернувшись ко мне.

— О книгах, о живописи, о музыке, о многом, — ответила я. — Государь прекрасно разбирается во всем этом, умеет интересно рассуждать и увлекательно рассказывать. После этих бесед мне было позволено пользоваться его личной библиотекой. И поверьте, это большая удача, потому что в его собрании множество редких книг, которые я имела счастье читать.

— Это какое-то сумасшествие, — сжав кончиками пальцев виски, пробормотала матушка. — Король… Но, — она вновь пытливо посмотрела на меня, — если вы говорите о дружбе, то отчего вы сияете так ярко?

— Кому не польстило бы высочайшее внимание? — удивилась я.

Родительница стремительно приблизилась ко мне, стиснула мои ладони и заглянула в глаза:

— Всего лишь друг?

— Да о чем вы, родная моя? — изумилась я. — Мне кажется, или вы пытаетесь уличить меня в чем-то предосудительном?

— Но вы отказали Элдеру Гендрику!

Всплеснув руками, я воскликнула:

— Разумеется, отказала! Во-первых, вы обещали, что я выйду замуж по сердечной склонности, а между нами с его сиятельством ничего такого нет и быть не может. А во-вторых, он вовсе не привлекает меня. Матушка, неужели вы, в угоду своим фантазиям, готовы обречь меня на мучения рядом с нелюбимым и ненужным мне человеком? Поверьте мне, спустя месяц после свадьбы мы возненавидим друг друга. Нет, нет и нет!

— Но к кому же вы тогда питаете склонность? — прищурившись, вопросила родительница.

— Мое сердце спокойно, — солгала я. — Я еще не встретила того человека, кто заставит его биться чаще. — Улыбнувшись ей, я спросила: — Зачем мы ведем этот разговор и пугаем Амбер? Поглядите, матушка, сестрице совсем дурно, но ведь это неправильно. Это утро должно приносить лишь радость, а не огорчения. Давайте оставим ненужную ссору и позволим нашей повзрослевшей баронессе Мадести насладиться дарами ее поклонников.

Ответив мне упрямым взглядом, матушка все-таки сдалась и кивнула. Она прошла к тому креслу, на котором недавно сидела я, опустилась в него и заставила себя улыбнуться:

— Вы правы, дитя, всё это не к месту и не ко времени.

Удовлетворившись тем, что со мной согласились, я поспешила к сестрице, приобняла ее и звонко поцеловала в щеку. Произошедшее было неприятно. И матушкина дотошность, и моя собственная ложь, но, наверное, более всего то, что я поняла — она никогда не одобрит моих чувств к монарху, как не посчитает его чувства ко мне великой милостью. Впрочем, я и не намеревалась вступать с ним в ту самую связь, которую подразумевала старшая баронесса Тенерис.

Однако же и это ее возмущение, и молчаливое негодование, и неодобрение, которые я читала во взоре, вызывали ответное раздражение, упрямство и горечь. Менее всего мне хотелось расстраивать своих родителей, но и позволять управлять мною по их разумению я тоже не желала. Это была моя жизнь, и как бы не прожила ее, но ответственность за выбор лежит только на мне.

— Ну что же ты застыла? — вопросила я у сестрицы. — Неужто уже успела пресытиться всеми этими слащавыми восторгами и заверениями? Я не вижу, чтобы ты держалась за щеки, а значит, зубы пока не ломит. Надо продолжать, пока тебя не стошнит прямо на очередное послание!