— Ваша милость.

Обернувшись, я посмотрела на вошедшего. Барон Хендис, отношения с которым у нас стали вполне приятными, все-таки не упускал возможности воткнуть в меня шпильку. Не удержался и в этот раз:

— Что это вы, голубушка, снежинки считаете? И много пролетело, пока вы в окно глазеете? Учтите, какой бы старательной девицей вы не были, но работа сама себя не сделает. Вы подготовили документы, которыми я просил заняться в первую очередь? — закончив язвить, его милость перешел на деловой тон.

— Да, господин барон, — ответила я и направилась к своему столу. Подняла увесистую папку и передала королевскому секретарю. — Прошу.

Задумчиво взвесив на ладони папку, Хендис произнес:

— Не вернуть ли вам часть той работы, которую я у вас забрал?

— Сдается мне, ваша милость, — улыбнувшись, ответила я, — вам будет жалко ее возвращать, иначе вы умрете от скуки.

— Договоритесь, ваша милость, ох, договоритесь, — он погрозил мне пальцем и, зажав папку под мышкой, направился к двери, негромко напевая себе под нос модный романс.

Усмехнувшись, я вернулась к окну и протяжно вздохнула. Мне хотелось бы выйти на улицу и пройтись по дорожкам, ощущая морозец на своей коже, однако в моей нынешней должности прогулки, когда вздумается, не допускались. Приходилось ждать, когда барон отпустит меня, а он не спешил этого делать, строго придерживаясь установленного для службы времени. Впрочем, я и не роптала. Высказаться против — это будто признать свое поражение. Но маленькая блажь не стоила великого дела.

Хотя в моей нынешней должности великих свершений не предвиделось. И хотя сейчас у меня появился повод рассуждать о важной для меня теме более уверенно, однако мое назначение считали блажью государя, а потому сторонников мне это не прибавляло. Единственная польза от моей службы была в том, что мой род оставался при Дворе. Томмил Фристен уже отправился по месту своего назначения, но ему до дворца было так далеко, что и говорить об этом пока не стоило.

— Том — умный мальчик, — сказал дядюшка, когда мне удалось вырваться из дворца спустя первых полтора месяца. — Мы много говорили с ним, и он слушал внимательно. Я видел в его глазах разум, и это меня несколько успокоило. К тому же ему польстило назначение, написанное лично государем. Думаю, нам стоит довериться его милости, он не должен нас подвести. А как проходит ваша служба? Что королевские родственницы?

— Принцесса делает вид, что меня вовсе нет, — усмехнувшись, ответила я. — Да у нас с ней и нет возможности часто встречаться. Когда она приходит к брату, я нахожусь в своем кабинете, недалеко от которого стоят гвардейцы. Им велено никого не пропускать ко мне, кроме государя, моего начальника и лиц, которые приносят мне письма и бумаги. Но если мы с Селией встречаемся, она проходит мимо с задранным носом, как и вся ее свита. Меня это смешит, но вида я, разумеется, не подаю.

— А герцогиня?

— Себе не изменяет. Жалит, но с милой улыбкой. Впрочем, ее яд в мою кровь не проникает, задело лишь одно — она запретила Фьеру общаться со мной, прикрывшись заботой о нем. Якобы король будет недоволен. Графине Энкетт также запрещено приближаться ко мне.

— И что же? Гард сторонится вас?

— Между нами теперь завязалась переписка, — усмехнулась я. — Его милость страстно полюбил чтение. Он теперь часто посещает библиотеку, где забирает книгу с моим посланием, а после возвращает ее со своим. Иногда мы обмениваемся записками через наших слуг, но нечасто, чтобы это не бросилось в глаза. Библиотека вообще оказалась полезнейшим местом, там можно не только брать книги или передавать письма, но и устраивать тайные свидания. Правда, случайные встречи не могут быть нарочитыми, потому мы «столкнулись» с Фьером среди стеллажей всего пару раз.

— Стало быть, он от вас не отказался, — улыбнулся дядюшка.

— Хвала Хэллу, я не ошиблась в его милости, когда решила сблизиться. Да и графиня Энкетт меня не забывает. Иногда ко мне подходит ее супруг, чтобы передать весточку или просто пожелание доброго здоровья, а иногда она оставляет в письмах Гарда собственную приписку. Так что выходит, что в стане герцогини есть два моих сторонника, которые готовы предупредить о готовящейся пакости или передать, что творится у меня за спиной.

— Были пакости? — подался вперед его сиятельство.

— Пока только слухи, кои настолько вздорны, что одна противоречит другой. В остальном, за мной всегда следует охрана, потому решиться на открытую подлость непросто. Государь сотворил из меня какое-то сокровище, право слово.

— Вы и есть сокровище, — улыбнулся граф Доло. — И не только для короля, но для всего нашего рода.

— Полноте, дядюшка, — отмахнулась я. — Он своей фаворитке руки нацеловывает при любой возможности, даже смотреть тошно. Странно, что еще в покои Серпины не поселил. Она навещает его вечерами, а после уходит в комнаты, предназначенные ей, как фрейлине.

— Вот и задумайтесь, — усмехнулся дядюшка, — почему вас он окружил заботой, а графиня Хорнет, хоть и посещает его спальню, продолжает обслуживать королевскую тетку.

— Пф, — фыркнула я и задумываться над отношениями государя и его любовницы не стала. Будто поинтересней мыслей нет. Вот еще…

Родителей я тогда, конечно же, тоже навестила. Однако послушав матушкины причитания, увещевания и требования взяться за ум и уйти со службы, на коей девице не место, я решила, что в следующий раз приеду, когда соскучусь посильней. Да и Амберли витала в облаках своей любви, а постоянно слушать о графе Гендрике мне было не так интересно, как просто отдохнуть и подурачиться. Только вот сестрица теперь ощущала себя взрослой дамой, и она охотней показывала мне свои достижения в живописи, чем хваталась за подушку или спешила поддаться моему «дурному» влиянию. Так что дома я не отдохнула ни душой, ни разумом. А потому вернулась во дворец без всяких сожалений.