— До сих пор не знаю, что выяснил магистр, — кивнув, пожаловалась я. — Так хочется знать всё в точности, но я уверена, что Элькос будет молчать и только скажет не соваться в это дело.

— Мне уже намекнули, что нужно радоваться свободе и не забивать голову тем, что меня не касается, — ответил Гард. — Это доказывает, что наши догадки были верны, и имена отравителей нам известны.

— Только они продолжают наслаждаться жизнью, будто и не сотворили одно из страшнейших преступлений, — мрачно изрекла я.

— Разумеется, — усмехнулся барон. — Будут наказаны мелкие исполнители, а настоящие виновники, если и подвергнуться взысканию, то на их благополучии это особо не отразиться. И хвала Богам, Шанриз, что кара за чужое преступление не коснулось нас, чтобы скрыть грехи тех, чьи имена не могут быть запятнаны. А потому мы будем молчать.

— Будем, — вздохнула я, — иного не остается.

Фьер оказался прав. Из конюшен исчез конюх Логнер и его приятель, служивший герцогине и свидетельствовавший против барона. Так же графиня лишилась своей служанки – сестры конюха. Кажется, кого-то взяли в деревне, где жила ведьма, а сама ведьма сгорела вместе со своим домом, потому магистр и не смог разыскать ее по тому пресловутому магическому следу, о котором говорил. Пожар случился еще до того, как началось расследование.

— Думаю, ее убрали, чтобы не сболтнула лишнего, — подвел итог новостям Гард. — Похоже, этой истории конец. Остается надеяться, что ничего подобного уже не произойдет.

Впрочем, справедливости ради стоит сказать, что высокорожденным виновникам кое-что тоже перепало. Принцесса вдруг оказалась закрыта в своих покоях. Одна из служанок принцессы передала своей подруге, служившей ее светлости, что после разговора с братом Селия вернулась красная от слез и с отпечатком ладони на щеке. Ее Высочество какое-то время рыдала и гнала от себя прочь всех, кто пытался оказать ей помощь, после переколотила всё, что было бьющегося в ее покоях, и успокоилась. Однако ни в парке, ни в гостиных, ни на половине короля ее пока не видели. Похоже, под арест она все-таки попала.

Но на удивление Ришем и его невестка в опалу так и не попали. Они никуда не исчезли и продолжали участвовать в жизни Двора. Правда, герцог казался рассеянным, а графиня еще более бледной, чем обычно, но, ни изгонять их, ни закрывать в покоях не стали. Государь даже не отдалился от своей фаворитки, за что я еще раз на него обиделась. Со мной это проделывал уже несколько раз, а Серпина продолжала находиться рядом с ним, и когда они пришли на вечер к ее светлости, то даже улыбались друг другу. Увидев это, я почувствовала раздражение, потому сослалась на головную боль и покинула гостиную герцогини.

Что до наших взаимоотношений с государем, то после нашей ссоры мы успели помириться, но прежней теплоты не было. Я была учтива, он приветлив, однако той душевности, которая ощущалась в наших беседах, вдруг не стало. Быть может, это во мне всё еще клокотала обида за то, что графине и герцогу спустили с рук их пакости, и потому я не могла открываться королю, как раньше. Была сдержана и холодна. И Его Величество, заметив это, стал вести себя подобным образом. И чем больше проходило времени, тем сильней становилась досада, и тем больше я отдалялась от государя, как и он от меня.

А потом была игра в спилл в королевских покоях. Мне прислали приглашение, которое меня поначалу обрадовало, но потом я подумала, что там будут все те, в ком я была настолько сильно разочарована, что видеть их вовсе не хотелось. В желтой гостиной я так больше и не появлялась. Смотреть на лицемеров, теперь вновь улыбавшихся мне при случайных встречах, было тошно. И по этой причине я передала Его Величеству письменные извинения, опять сославшись на недомогания, и не пошла.

А спустя полчаса в дверь моих комнат постучались. Тальма едва отправилась узнать, кто к нам пожаловал, как дверь открылась, и в комнату вошел Его Величество, мрачный и раздраженный.

— Прочь, — кратко велел он моей служанке, согнувшейся при его появлении, и Тальма исчезла, будто ее вынес за дверь ветер, а не собственные ноги. Государь приблизился ко мне, присевшей в реверансе, подцепил пальцами за подбородок и, задрав мне голову, вопросил: — И как это понимать, ваша милость? Так-то вы цените мое доброе отношение к вам? Откуда столько высокомерия?

Распрямившись, я посмотрел королю в глаза и удивленно спросила:

— О чем вы, государь?

— Совсем не понимаете? — спросил он. — Хорошо, я поясню. С нашего разговора в моем кабинете вы ведете себя возмутительно, — отчеканил монарх. — Как смеете вы пренебрегать высочайшим вниманием? Кто надоумил вас вести себя так, чтобы я чувствовал себя, будто нашкодивший ребенок? Почему я должен переживать о нашем разладе, в то время, как вам, кажется, глубоко безразлично, что происходит между нами? В конце концов, я – король, вы моя подданная. Кроме того, я – мужчина, вы – девица. Мне тридцать лет, вам всего лишь семнадцать, но я увиваюсь вокруг вас, пытаясь вернуть расположение. А теперь вы еще и вздумали отказываться от моего приглашения. Считаете, мое терпение безгранично?

По мере того, как он говорил, глаза мои раскрывались всё шире и шире. От этой тирады я пришла в крайнюю степень замешательства, и даже не сразу нашлась что ответить, лишь открыла рот и снова закрыла.

— Отвечать! — рявкнул Его Величество.

— Да разве же вы сами не держитесь отчужденно? — изумилась я.

— Я?! — в ответ удивился государь. — У меня уже стойкое ощущение, что как только я подхожу к вам, то утыкаюсь в глухую стену.

— Прошу меня простить, Ваше Величество, однако справедливости ради замечу, что вы и сами не проявляете прежнего внимания, — возразила я. — И уж, прошу простить меня снова, никак не увиваетесь вокруг меня…