В-третьих, воспроизведение и анализ Мьевилем короткой статьи Пашуканиса о международном праве 123 от 1925 г. не учитывает не только интеллектуального пути Пашуканиса вплоть до его смерти от рук Сталина в 1937 г., но, что еще более важно, того образа, каким этот путь уже был определен ранним приспособлением Пашуканиса к советскому техницизму. Действительно, эта статья вошла в трехтомную «Энциклопедию государства и права», выпущенную по инициативе и под редакцией Стучки. Работа Пашуканиса полностью соответствовала общей линии и политике Стучки. Но причины этого уходили куда глубже обычного стремления к подчинению, которое в любом случае было не в характере Пашуканиса. Как объясняет Файн, «Пашуканис не только перевернул отношения между правом и бюрократией, сформулированные Марксом, он потерял из виду демократический характер критики Марксом государства, согласно которой его отмирание должно было быть результатом его все более радикальной демократизации» 124 .

Пашуканис был убежденным сторонником режима – скорее по своим взглядам, нежели под каким-то давлением. Так что к 1932 г. Пашуканис, к тому времени главный редактор официального юридического журнала «Советское государство», смог воздать хвалу письму Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма» 125 . Основная работа Пашуканиса по международному праву, «Очерки по международному праву», появилась в 1935 г. 126 А через два года он был мертв, после того как «Правда» сообщила 20 января 1937 г., что он признан врагом народа, – всего через два месяца после того, как был назначен режимом руководить пересмотром всей системы кодексов советского права. Анализ Майкла Хэда позволяет дать критическую оценку наследия Пашуканиса:

Действительно, исследователи вроде Кристины Сипноуич, представляющей Пашуканиса ортодоксальным марксистом, связывая «Маркса и Пашуканиса» 128 , и Ронни Уоррингтона 129 , вслед за американским ученым Робертом Шарлетом считавшего Пашуканиса ортодоксальным «старым большевиком» 130 , упускают из виду, до какой степени теории Пашуканиса неумолимо вели его к поддержке сталинской политики.

Как я покажу ниже, Пашуканис также полностью упустил революционный контекст в своем анализе международного права. Более того, его осуждение в 1937 г. и после смерти, в течение всего сталинского периода, было основано на утверждении, что он не указал, что «международное право должно быть определено как классовое право в терминах настолько простых и выразительных, чтобы не допустить никакого недопонимания» 131 .

По словам американского исследователя Хазарда, советская ортодоксия предполагала, что советский читатель способен найти «простое доказательство утверждения теоретика, что внешняя политика формируется в соответствии с требованиями межклассовой борьбы, а международное право как инструмент этой политики является не более чем отражением классовых конфликтов, требующих определенного решения» 132 .

В отличие от Коровина, который полагал, что изменение формы должно было следовать за изменением сущности, так что Советский Союз принес с собой новую форму международного права, «международное право переходного периода», Пашуканис выступал за сохранение старых форм, включая дипломатический иммунитет, обмен представителями и обычное право договоров, не в последнюю очередь потому, что они давали Советскому Союзу значительную защиту.

Пашуканис резко осудил доктрину Коровина:

Пашуканис же подвергся особенной критике за то, что назвал принцип rebus sic stantibus «здоровым» 134 .

Большая часть экземпляров «Очерков» была уничтожена после его осуждения в 1937 г., но в этой своей кульминационной работе он заявил, что любая попытка определить «природу современного международного права» была схоластикой 135 . По его мнению, такие попытки были результатом сохраняющегося влияния буржуазно-юридической методологии, которая, как он говорил, опиралась на отождествление права с самостоятельной сущностью, развивающейся по собственным внутренним законам. Для него в 1935 г. международное право было средством формулирования и закрепления в обычаях и договорах различных политических и экономических межгосударственных отношений, и СССР мог использовать международное право для продвижения советских интересов в борьбе с капиталистическими государствами. Он не видел оснований полагать, что, используя эти принципы международного права в своих целях, СССР компрометирует собственные принципы в мире, в котором большинство государств были капиталистическими. Для Пашуканиса не было никакого смысла пытаться определить, является ли международное право «буржуазным» или «социалистическим»; подобное рассуждение было бы «схоластикой» 136 .

Такой подход к международному праву настолько далек от теории «товарной формы», насколько это возможно. Это крайне позитивистский подход, в точности такой, как это описано в «стандартном жанре», о котором я упоминал выше. Для Пашуканиса международное право состоит исключительно из заключенных государствами договоров и такого обычного права, которое принимает каждое государство.

Не следует удивляться, что теоретическая позиция Пашуканиса изменилась между 1925 и 1935 гг. Полностью изменился контекст. В статье 1925 г., написанной, когда мир оказался разделенным на два лагеря, капитализма и власти рабочих, а б'oльшая часть планеты несла бремя колониализма, Пашуканис совершенно верно замечал: «Исторические примеры, приводимые в любом учебнике М. п., говорят яснее слов, что современное М. п. является юридической формой борьбы капиталистических государств между собой за господство над остальным миром…» 137 В учебнике 1935 г. он говорил, что международное право, осуществляемое между капиталистическими государствами, – одна из форм, при помощи которых империалистические государства продолжают борьбу между собой за территории и сверхприбыли 138 . Он также объявил, что международное право впервые появилось с самым ранним классовым обществом, то есть с развитием рабовладельческого государства, выросшего из примитивной племенной организации, когда разделение труда и принятие концепции частной собственности расслоили общество на классы 139 .

Вышинский, Немезида Пашуканиса – и теоретический преемник Стучки, – смотрел на это диаметрально противоположным образом: