Чувствуя непонятное настроение собственного организма ниже пояса, попыталась подумать о чем-то другом. Не вышло. Мысли сами сворачивали на непристойные темы. Наваждение какое-то!

— Почему ты уволилась из салона?

Слегка поперхнувшись, подняла на него глаза. Ну да, я же написала заявление по собственному желанию, так сказать. Вывески о том, что директор попросил, нигде не было.

— Меня уволили. Бортнич.

Кирилл Геннадиевич хмыкнул и продолжил кушать. Доедая, вынес вердикт:

— Недурно. Видимо часто такое готовишь.

Замечательная похвала, не находите? Намек на то, что если бы готовила это блюдо редко, то вышло бы что-то несъедобное? Он обладал по ходу нетривиальной способностью сказать приятное неприятно. И эта вечная непробиваемая мина на лице выводила из состояния равновесия! Смотреть на мир вокруг себя безразличным взглядом, изредка сменяя его на пренебрежительно-насмешливый — каким человеком надо быть?

— Что на счет чая?

«Раз, два, три, четыре, пять… глубокий вдох, спокойствие, только спокойствие. Кирюшенька сейчас напьется и свалит, наконец. А в следующий раз, скорее язык себе отрежу, чем предложу ему что-нибудь!» — успокаивая себя, поднялась и включила заново поостывший чайник.

Чаепитие в полном молчании. Слежка темно-серых глаз за каждым моим движением. Холод по плечам — волной по телу. Зачем я заключила с ним этот чертов договор?!

— Спасибо, Нелли. — Поднялся и вышел. А я смогла полноценно вдохнуть.

Через пять минут, уже одетый и с ноутбуком в руке, заглянул опять ко мне.

— Завтра мы идем в оперу. Жду тебя к пяти.

— Я не могу. — Вырвалось; и тут же сникла под бездушным взором. — У меня прогон вечером…

В ответ кривая ухмылка.

Хлопнула входная дверь.

Опустившись бессильно на табурет — закрыла лицо руками.

Пропустить генеральную репетицию — это из ряда вон. Даже полумертвый актер должен на нее явиться. С худруком «Арт-бума», Светлицким Олегом у нас были давние дружеские отношения. Но так я его не подставляла никогда. Про приступы мигрени он знал. Потому и главные роли никогда не давал. Эдакое молчаливое соглашение между нами.

А теперь мне пришлось ему врать. Из-за своенравной сволочи по имени Кирилл. В оперу ему припекло! Именно в вечер прогона! А почему не первого октября, на открытие нашего сезона?! Пожимая руку Дубова, разве предполагала тогда такое? Нет, конечно.

Наказывал. Открыто. Безжалостно. Жестко.

На следующий день, кусая губы и выкручивая пальцы, позвонила Олегу и сказала, что мне плохо. Он, конечно же, вошел в положение, лишь попросив быть в норме к премьере.

— Постараюсь. — Промычала, давясь горечью и думая о том, какие вершины моей неприязни к Дубову еще предстоит покорить.

Но в случае с ним, как уже смогла не раз убедиться, это были цветочки. Если кажется, что хуже уже некуда, Удав очень быстро умел доказывать обратное.

Приехав к нему ровно к пяти, удостоилась омерзительной улыбки. Нагнул. Доволен собой.

— Ты пунктуальна. Это хорошо. Иди, переоденься.

Все ругательства к тому моменту я уже тридцать раз просклоняла во всех падежах вместе с его именем, а потому выдохлась. Что толку бессильно беситься? Апатия наше все.

К платьям-туфлям и прочему относилась как к реквизиту. Выбрала, надела, соорудила прическу, подняв волосы вверх, прошлась по лицу косметикой, особо не усердствуя. Переставила сим-карты в новый телефон, а тот, что он мне дал — вернула до заводских настроек и положила назад в коробку.

Дубов появился на пороге через час. Вошел, остановился, осматривая меня.

— Повернись.

Подавив рывок злости, молча выполнила приказ. Назвать это просьбой нельзя было даже с большой натяжкой.

— Мне не нравится это платье. Надень другое.

Хотел ли он меня доломать в тот вечер, или действительно наряд не подходил по каким-то неведомым критериям — без понятия. Очередную волну возмущения еле осилила.

– Хорошо.

— У тебя должна быть открыта шея. — Сделал несколько шагов к напольным вешалкам, где рядами висело барахло невозможных цен и брендов; небрежно пошорхал тремпелями. Выбрал что-то, снял и протянул мне: — Примерь. Я посмотрю.

Едва взяв в руки одеяние, внутренним чутьем уловила предстоящие неприятности. Что именно произойдет — еще не знала, но предчувствие уже начало покалывать кончики пальцев.

— Выйдите, пожалуйста.

Кирилл Геннадиевич, казалось, удивился такой просьбе, но вышел.

Все дело в том, что платье, выбранное им, надо было надевать на голое тело. В смысле без бюстгальтера, так как лиф был сделан в виде корсета. Скрипя зубами, переоделась. Еле извернулась с молнией сзади. Посмотрев на свое отражение в зеркале, сразу поняла причину своего беспокойства.