Сама она говорила редко, но охотно слушала удивительные рассказы шерна, который говорил ей о своей стране, о мертвых городах в пустыне и о живых городах среди гор, которые, может быть, лягут, покоренные, у ног Победителя, но никогда не откроют ему своих тайн... После таких разговоров она часто поднималась на крышу храма и смотрела на широкое море, на Кладбищенский Остров, лежащий темным пятном на сверкающей поверхности, на волны, которые бежали издали, на далекий горизонт в синем тумане, напоенном солнцем... И тогда ей в голову приходил Победитель. Иногда, как светлое и туманное воспоминание, а иногда как волна горячей девичьей крови, которая внезапно ударяет в губы и в грудь, сжигая сильнее, чем солнце...

Но чаще всего она думала о нем со странным, неотступным сожалением. Почему он продемонстрировал ей свою силу и ушел от нее, как будто даже не видел ее? Почему для него важнее были сражения и спасение людей, нежели она - прекрасный цветок и жемчужина? Губы ее кривились в язвительной улыбке; и она шла обратно в подземелье к чудовищу, чтобы слушать насмешки и оскорбления по адресу того, кто занимал ее мысли... А иногда укрывалась в закутке под алебастровой колонной и тряслась от рыданий, которые не могли выплеснуться слезами.

В один из дней известие о нападении шернов дошло до Ихезаль, когда она утром шла по берегу моря. Она не могла бы ответить, кто ей принес его и когда... Она видела бегущих людей, но ее совершенно не интересовало, почему они бегут и что кричат. Она едва слышала звуки их испуганных голосов... Она миновала одну группу, другую, десятую - и, ни о чем не спрашивая, ни к чему не прислушиваясь, заметила, поднимаясь на ступени храма, что уже обо всем знает.

Несколько прислужниц ждали ее у входа в храм, они хотели о чем-то ей рассказать, но она, не говоря ни слова, отослала их жестом руки и пошла прямо в древнюю сокровищницу...

Авий в этот день был мрачным и молчаливым. Он не отвечал на ее вопросы, не рассказывал обычных, долгих, страшных и удивительных сказок... Только несколько раз повторил требовательным тоном: "Отпусти меня, развяжи!"

И теперь это были первые слова, которыми он приветствовал входящую золотоволосую девушку. Он распростер давно зажившие крылья, насколько позволяли цепи - и сверкал кровавыми отблесками.

– Отпусти меня,- крикнул он в конце концов,- отпусти меня! Я чувствую ветер над морскими волнами и солнце! Отпусти меня, я хочу быть свободным!

– По моей милости?

– Я не нуждаюсь ни в чьей милости. Я стою высоко над всем тем, что вы называете милостью, жалостью или вредом. Я хочу быть свободным по своей воле, орудием которой являешься ты.

– Не являюсь.

– Значит, будешь им.

– Ты погибнешь, если я тебя освобожу.

– Не погибну. Если ты освободишь меня, я буду королем над тобой, буду королем над всей этой толпой псов, а как долго? Разве это интересует тебя или меня?

– Победитель уничтожает твоих братьев.

– Камень, летящий с горы, валит деревья на своем пути, а потом упадет вниз и будет там лежать. А деревья вырастут. У нас есть сила.

– Тем не менее ты находишься в оковах, и я могу даже бить тебя, если захочу.

– Ты говоришь так, чтобы просто слышать собственные слова, ты сама чувствуешь, что ты ничто против меня.

Ихезаль медленно подошла к чудовищу и, подняв обломок палки, валяющийся в углу, замахнулась, чтобы ударить его по лицу.

Шерн даже не дрогнул. Он только широко открыл свои кровавые глаза, похожие на четыре неподвижных огонька.

Ихезаль безвольно опустила руки.

– Авий! Авий!
– крикнула она.

И отпрянула назад, прижав руки к груди.

– Твои сородичи напали на нашу страну,- через минуту совершенно неожиданно сказала она.

Шерн не выказал ни удивления, ни радости. Он молчал.

– Слишком рано,- отозвался он наконец.- Еще не время... Дальнейшие слова были прерваны приходом посланцев первосвященника.

Их вошло в темницу шестеро, рослых и тупых юношей, которые, миновав Ихезаль, как будто не видели ее, приблизились к узнику, набросив ему петли на освобожденные от оков руки. Веревки держали по два человека с каждой стороны; остальные стали разбирать железо и цепи, которыми шерн был прикован к стене.

– Что вы делаете?
– закричала Ихезаль.

Они даже не ответили ей, только потащили раскованного узника на веревках за собой наверх. Ихезаль медленно пошла за ними.

В центре храма на троне первосвященника сидел Элем в парадном убранстве, в одежде, украшенной драгоценными камнями. Вокруг него стояли сановники. Собрались все, как на праздник, но их взгляды, несмотря на внешнюю торжественность, беспокойно бегали к входу в храм и обратно, и было заметно, что их пугает малейший шелест. Когда привели шерна, они смотрели на него так, как будто это они были преступниками, а он судьей, держащим в своих руках их судьбы. Только Элем сохранял видимость достоинства.