Шумно разговаривая, вернулись взрослые, и дядя несколько театрально возвестил:

– Пообедаем, чада мои!

И загребая мальчишек длинными руками, тихо прошептал им что-то личное. Обласканные, они засмеялись в ответ. Приязненные чувства, гуляющие по всему дому, коснулись самого сокровенного в душе, по чему образовалась тоска. Дядя тотчас заметил, обнял меня за плечи и повёл в столовую.

Два цвета – чёрный и белый создавали чёткий ритм. Буфет из морёного дуба, занимавший полстены – наследство жившего здесь доктора, был похож на большую добрую женщину в фартуке с множеством карманов. В его утробе солнце высвечивало драгоценный блеск стекла и фарфора; баночки с вареньем, подвязанные кокетливыми платочками, таили немыслимую сладость лесных ягод, умноженную кулинарными ухищрениями хозяйки.

Длинный стол, накрытый белой скатертью, расшитой синими весёлыми васильками, окружали стулья с прямыми высокими спинками. Они стояли строго напротив друг друга и были одеты. Да, на каждом был чехол из льняного белого полотна, подхваченный сзади большим бантом и украшенный вышитым цветком. Не в силах оторвать взгляд, я рассматривала яркие живые цветы. Убранство столовой явно произвело впечатление на родителей: отец сопел, переминаясь с ноги на ногу, а мать, часто взглядывая вокруг, явно не справлялась с чувствами.

Дядя распорядился:

– Выбирайте цветок и садитесь. Нравятся Асины затеи? Она мастерица красоту наводить.

Существование в нашем убогом жилище, состоящем из комнаты, где все спали, и другой – для готовки и еды, со столом, обитым выцветшей жёсткой клеёнкой, стало ограничителем свободы среди белого великолепия дядиной столовой. Мы топтались, медлили и, наконец, всё же расселись. Доставшийся мне стул с букетом подснежников оказался напротив дядиного.

В каждой тарелке развалилась белейшая картошка, а рядом румяная котлета и снопик зелени, дразнящий запахом укропа, сбоку – как восклицательный знак – в высоком стакане малиновый морс. Дядя посмотрел на каждого и сказал:

– Вот и свиделись, слава Богу! За встречу!

Родители, выпив медовухи домашнего изготовления и закусив солёными грибочками, малосольными огурцами и отведав котлет, расслабились, размякли и похвалили изготовленный напиток.

– Так давайте выпьем ещё, – предложил дядя, – надо выпить за Большую – бабушку и Асину маму – Анну Мироновну. Что бы мы без них делали! Всех мальчишек вынянчили и нам с Асей не докучали, хорошие люди, жалко, что рано ушли.

Дети поели быстро и с наказом отца: "Далеко не убегайте, папка ваш сегодня выпимши, по хозяйству поможете”, – исчезли.

Покончив с едой, взрослые вспоминали своё детство, восстанавливали канву жизни, проведённую в разлуке. Разговор становился всё громче и бессвязнее. По своему обыкновению подслушивать разговоры взрослых – такой у меня был возраст, я незаметно передвигалась по столовой, не упуская ничего, за что цеплялось моё любопытство, предчувствуя интересное.

Дядя взял в руки спокойного маленького Коляшу и, обняв другой румяную Асю, немного пафосно попросил:

– Полюбите мою жену, мою Беатриче, мою Лауру, мою Клеопатру…, – он остановился.

– Марью Царевну, – подала я голос из-за печки.

– Марью Царевну, – с благодарностью повторил дядя и продолжил:

– Она Королева души моей, моя Пенелопа.

– Кто? – подала голос мать и, видимо, вспомнив школьную программу, прыснула.

– Может и вязала она шарфы, да не тебе! И повернулась к отцу.

Дядя передал Коляшу Асе, ещё не понявшей вызова, но уловившей угрозу в голосе родственницы и потому приникшей к мужу, и тихо попросил:

– Надежда, пойдём со мной.

– А чего выходить, я всё могу здесь сказать, заупрямилась мать. – А вот этого не надо, тебе нечего сказать.

Он справился с застрявшей ногой и, подойдя к сестре, подставил ей согнутую руку. Она игнорировала жест и пошла рядом.

Отец вежливо обратился к Асе:

– Я… это… покурю?

– Курите здесь, окна нараспашку, – добро отозвалась она, и посадив на коврик в центр солнечного света Коляшу, медленно подбирая слова, заговорила:

– Тимочка не любит смотреть назад, говорит, жить надо сегодня, только правильно. Он говорит… – не найдя поддержки у отца, Ася посмотрела на меня как на подружку, – он говорит, если жить правильно, о нас всегда позаботятся.

– Кто? – не удержался отец.

– Кто, кто? Он! – подсказала я весело.

–Тебя не спрашивают, – стряхивая, куда попало пепел и, суетясь, отмахнулся отец, и в голосе его была растерянность.

– Это Тот, кого мы не видим, но чувствуем, – уклонилась Ася от прямого ответа, и добавила:

– Тимочка никому не позволяет меня обижать, – мы с ним видим, что зла накопилось нынче очень много, и не хотим прибавлять его. Только подумать, сколько горя, боли и ненависти случилось на войне. Тима очень много пережил, он знает…