«Избыток предосторожности

Разрушает душу и сердце

Ибо жизнь –это акт мужества».

Пауло Коэльо

Пролог.

Он сидел на кухне и ел яичницу. Еда падала ему в желудок, но он не чувствовал ни вкуса, ни запаха, а просто тупо жевал… Голова не болела, но всё его нутро сильно трясло после очередного перепоя и принятый им прохладный душ не особенно облегчил похмелье. Он уже и не помнил, когда засыпал без бутылки в последний раз. Наверное, еще в школе… семь лет назад.

Три года. Целых три года его не было в этих родных стенах, расположенных на втором этаже пятиэтажной «хрущёвки», размером в двадцать квадратных метров.

Но это было для него то самое, что у людей называется Домом, и он был счастлив быть здесь, словно путник, нашедший тихую гавань после мучительных скитаний в сопровождении дождей и всех видов ветров и дождей, и палящего солнца.

Говорят, что ребёнок, выросший без отца, словно дом – без крыши… Он вырос и сам себе стал отцом и над ним теперь еще и настоящая крыша была. Своя…

Все это время Он был очень далеко, и в то время мысль о возвращении в этот город была сама по себе неправдоподобной: слишком опасно это было, да и не за чем – прежняя жизнь развалилась, её больше не существовало, а у ветра… У ветра, как известно, дома нет.

…Бывшая жена съехала и отдала ключи его матери два года тому назад, а

ушёл он от нее три года назад, когда она сказала, что беременна. Он тогда влюбился в другую женщину так, что потерял голову совсем… Ярко горело это всё, да недолго: пришлось бежать без оглядки, по дороге бросая всё, что было дорого, спасая ребёнка одного человека, которому Он был очень обязан. Он не сумел сохранить жизнь этой четырнадцатилетней девочке и этот факт убил навсегда Его и без того еле дышащую душу…

Сейчас, думая о бывшей жене и о том, как он с ней поступил, в нём не было ни жалости к ней, ни сострадания, ни сожаления… Он умер задолго до сего дня, а два его трёхлетних малыша – мальчик и девочка – ни разу его не видели, видимо, как раз по этой причине. Но и его не тянула к Ним ни одна нить – он никогда не любил Их мать.

Три года он скитался по свету, не мог взять себя в руки, но сегодня «туман» стал, наконец, рассеиваться. Дождь не может идти вечно…

Зазвонил телефон, и Данила снял трубку.

– Ты медкомиссию прошёл? – поинтересовался добродушный голос.

– Нет, брат. Документы только вчера забрал. Через час поеду в поликлинику ГУВД.

– Добро! Потом сразу же мне набери и расскажи, как и что.

– Хорошо.

– Жду звонка.

В трубке послышались гудки, и Данила положил её на аппарат.

Это было обычное утро, серое и сраное, но оно было первым, когда он начал иметь смутное представление о том, что надо делать и как. Ему было 24 года, шёл 2000 год, а за окном начинался новый день.

Глава I. Солнечное морозное утро конца ноября 1994 года резало глаза и пробирало до костей легким ветерком, забирающимся под куртки призывников. Они стояли на плацу призывного пункта и вот-вот должны были отправится в долгий путь в страну «невиданного счастья» …

Их было сорок человек. Среди этих ребят, полупьяных и полутрезвых стоял и Он – восемнадцатилетний мальчик, наш Герой, тоже в не себя от предвкушения чего-то нового, неведомого и сладким волнением щекочущего молодые нервы.

Дом остался позади… Дорогая и милая мама проводила его, изо всех сил сдерживая слёзы, но неудачно.

Даня пошёл в армию, следуя зову сердца и в погоне за мечтой. Бредя спецназом с детства, он занимался всем, чем только мог в своей деревне, чтобы эта мечта стала явью: бег, рукопашный бой, баскетбол… Зимой лыжи. Эти виды спорта развили в нем характер, дисциплину, прекрасно сложенное тело и дух. Являясь домашним мальчиком, воспитанным матерью, он был очень мягок и добр. Зелёные глаза его с оттенком карего и красивые длинные чёрные волосы до плеч, сбритые под ноль накануне отправки, не давали покоя многим девочкам в школе. Он был красив…

Имея большое и доброе сердце и веру в Бога, считал себя готовым ко всему и не боялся. Ничего.

Жизнь ждала молодых мужчин за порогом и они, эти воины–мальчишки, со всех ног бежали навстречу тому, что никогда не оставит их прежними.

Команда, набранная в спецназ внутренних войск, к которой принадлежал и он, стояла отдельно от прочих, и уже от холода зуб на зуб не попадал. Автобуса всё не было. Парнишка, стоящий по правую руку от Данилы, пробормотал:

– Они что, скоты, заморозить нас решили? – ебунцово как-то тут торчать после тухлой и влажной казармы, наполненной пердежом.