В то утро отец Тимофей провел в молитвах, затем читал Евангелие, книги по истории христианства и православия. К вечеру он порядком устал; все чаще отвлекался от чтения, задумчиво глядя в окно, и мысли его уносились в воспоминания о случайных встречах с разными людьми и об их судьбах. В своей памяти он начинал тянуть то за одну, то за другую ниточку никогда не распутываемого клубка человеческих отношений – этой извечной борьбы добра и зла: любви и ненависти, милосердия и жестокости, щедрости и алчности – и запутывался все больше и больше в мотивах поступков людей, в их жизненных целях и способах их достижения – настолько мир каждого человека был неповторим.

Под вечер тучи разошлись, показалось солнце, уже опускаясь к лесу где-то далеко от деревни, и мир вновь вспыхнул осенними красками. Отец Тимофей вышел прогуляться по лесу, вдохнуть свежего осеннего воздуха и навестить друга, который просил его зайти к нему в церковь сегодня вечером, взяв с собой церковное одеяние. Молодой человек шел и радовался окружающему его миру и тому, что он тоже принадлежит ему.

На окраине деревни он свернул с дороги на лесную хорошо протоптанную тропинку и шел по ней, разглядывая разноцветье опавших листьев; чувства умиротворения, свободы, спокойствия – гармонии жизни – завладели им.

Дойдя до того места, где тропа раздваивалась, он остановился в нерешительности, почувствовав некое волнение, как если бы от того, куда он сейчас повернет, зависело что-то очень-очень важное – что-то, что может определить всю его дальнейшую жизнь. Левая тропинка уводила к холму, с которого хорошо было смотреть на закат солнца, правая вела в поселок.

Пока отец Тимофей стоял, размышляя, солнце вплотную приблизилось к лесу на горизонте и стал разгораться багровый закат, охватывая все существо батюшки необъяснимым возбуждением. Он завороженно смотрел на это явление природы. Над ним в небе, как бы догоняя солнце, тихо, без единого крика, удалялся клин гусей. «Наверное, последний в нынешнюю осень». Постепенно цвет заката слился с красками осени, и отец Тимофей вдруг вдохнул полную грудь воздуха и хотел крикнуть на весь мир: «В-е-р-у-ю!» – но из груди вырвался только хрип, и он закашлялся.

Постояв еще немного у развилки, батюшка повернул направо к церкви. Уже в начале сумерек дошел он до храма Божьего. У входа в церковь его уже ждал друг. Он попросил отца Тимофея принять исповедь у одной прихожанки, которая хочет исповедоваться только незнакомому священнику. Отказать в просьбе своему другу Михаилу он не мог и согласился.

Закончилась вечерняя служба, и прихожане, выходя из церкви, степенно оборачивались, крестились и торопливо расходились по домам. Вот уж и иссяк поток прихожан, опустела небольшая площадь перед церковью.

Последним из церкви вышел отец Тимофей, приняв исповедь молодой прихожанки. Взгляд его был обращен себе под ноги. Во время ее исповеди ему стало дурно, на душе камнем повисла тяжесть, защемило сердце, будто он совершил то, в чем каялась она, а покаяться ей было в чем, – ох, было. «А ведь совсем еще молоденькая – вся жизнь впереди, – подумал молодой священник. – И до глубинки российской медленно, но доходят пороки, царящие в больших городах – безнравственность! А что, если падение нравственности и, как следствие, духовности народа будет распространяться от больших городов по всей стране, как эпидемия?»

Прихожан в этот раз было много, и в замкнутом помещении маленькой церкви дышать было почти нечем. Выйдя из церкви на свежий воздух, отец Тимофей вдруг пошатнулся, поднял взгляд и стал бессмысленно оглядываться вокруг. Он не понимал, где он находится, вытянул вперед одну руку, вторую, как слепой, ищущий хоть какой-то опоры.

Конец ознакомительного фрагмента.