Я? Просила?! Я? Рассказала о том, что мы поссорились?

— Но он все это время был на работе, у меня там пацаны знакомые работают. Так что я по своим каналам пробил. Говорят, сначала закрылся у себя, никто его не видел, не знаю, че он там делал, вроде не бухал. По крайней мере, когда вышел, свежий был как огурчик, только прессовал всех и гонял вообще за мелочевку. Злой был, жесть просто, давно его таким не видели.

«Мы дяде звонить боимся в последнее время. Он такой злющий и говорить ни с кем не хочет», — тут же вспоминаются мне похожие слова Эмельки.

— В общем, это все, что я смог узнать. Бля, ну может вы помиритесь ещё, я тебя как кента прошу, Полина, я же, бля, лопну! Ну хер с ней с этой вашей разницей в двенадцать лет, я пока сам не узнал, и не подумал бы ничего!

Задыхаясь, давлюсь дымом и кашляю, до слез на глазах, пока Денис участливо стучит меня по спине между лопаток, как будто я подавилась, попадая, как на зло по не успевшим зажить ссадинам.

— Больно! — хриплю я, уворачиваясь от его настойчивой помощи, и, вытирая глаза смотрю на него с ужасом, который даже не пытаюсь скрыть.

— Это когда? Когда я тебе такое сказала? — только и могу выдавить из себя я.

— Да, бля, даже не помню во время какого перекура. Ты меня постоянно с собой курить таскала, а я так приохренел, что скурил с тобой пачку на двоих. Говенные у тебя, кстати, сигареты. Понтовые, а говенные. От них привкус такой странный потом. Мои лучше!

Ловлю себя на том, что совершенно не замечаю, что курю очень крепкие сигареты Дениса — не до этого сейчас. Тут главное узнать, что я ему ещё слила.

Ух, Полина, молодец, настоящий сыщик-следователь! Напиться и выболтать все тайны своему же информатору — это надо уметь. Браво-брависсимо, как сказал бы Вэл.

И тут меня прошибает догадка — черт, черт, черт! Кажется, в пылу нашей эпической пьянки, я просто их… перепутала. Вэла и Дениса. Что я точно помню — как бегала на перекуры с Дэном, совсем не собираясь ему исповедоваться, умоляя только ничего не спрашивать, не вестись на рассказы о том, что Вэл мой бойфренд, и почему я вру Наташке. Только просила молчать — и всё. Особенно, общаясь с Наташкой и ее семьей.

А старому другу Валеньке изливала душу о том, как все глупо, как мне тяжело, как это все невыносимо тошно, и что выражение «сука-любовь» точно не с потолка взято, и не всегда можно взять волю в кулак и переступить через тягу к человеку, и чтобы он держал меня и не пускал к Артуру, потому что я очень хочу его увидеть, вот прямо сейчас возьму и пойду, прямо побегу, мне на все плевать… Эй, ты что, держи меня давай, просила же, ты чего уши развесил!?

И если все это время время вместо Вэла был Дэн…

Какая же ты дура, Полина. Какая дура…

— Так что не будь дурой, Полинка, — вторит моим мыслям Денис. — Если тебя так кроет, и его тоже — сходитесь обратно! Да не похрен ли, что там с его семьей? Им вообще можно ничего не говорить! А потом он свалит с тобой… или к тебе… Это ж ещё зависит от того, сколько ты в городе будешь и кто первый свинтит. Короче, вас все проклянут, родичи Наталь Борисовны от Артуро откажутся, или не откажутся, а проклянут тебя и будут ждать, пока ты его поматросишь и бросишь, и он вернётся, а я… — Денис снова глубоко затягивается, — а я буду себе дальше тусить с Эмель и мне не надо будет хранить эти ваши, блядь, секреты!

О как. Отличненько. Очень даже хороший, в меру циничный план. Кажется, Дэн из тех, с кем можно совсем-совсем не притворяться, и он не будет бухтеть мне мне что-то типа «Как ты могла!» и «Это неприлично!»

— То есть, — пытаюсь успокоиться и сделать вид, как будто ничего не случилось и я не офигеваю от того, что узнала. — Ты теперь полностью в курсе?

— Ну, как видишь, да, — с шумом выпуская дым, Дэн задумчиво барабанит пальцем по сигарете.

— И… что? Какая твоя первая реакция была?

— Не, ну приофигел, конечно, — выходя из состояния задумчивости, говорит Дэн. — Я не думал, что вы с Наталь Борисовной такие прям подружки, что аж за одной парте в школе сидели. Это ж Эмель и твоя дочка могла быть. Капец, вот тут я прозрел. А потом подумал — блин, ну и че? И че теперь? Я все равно вас с Наталь Борисовной по-разному вижу.

— И как же? — спрашиваю с осторожностью, ожидая услышать что-то типа: «Наталь Борисовна роскошная женщина, а ты какая-то пигалица, все скачешь никак не остановишься»

Но Денис говорит другое.

— Ну, не знаю. Другая ты. Как из другой реальности. Это у нас тридцатка с гаком значит, что ты уже весь такой серьёзный, надо, чтобы семья была, хата своя, хозяйство, все такое. А у вас это еще как после технаря или института, все еще впереди. Не считается зашкварным многое из того, что у нас уже не принято. Типа, в твоём возрасте… и все такое. Вот ты такая, твой это Вэл такой же.

— Да у нас много таких, — говорю, понимая, что Денис только что толкнул мне интересную мысль — как разные порядки и среда, в которой живешь, влияют на восприятие себя и своей жизни. — Тут другая опасность есть, насчёт «все впереди». Так тоже можно застрять и считать, что жизнь только начинается, все самое важное будет потом. А сейчас это так — репетиция, впереди много времени. А потом — бац, его и нет совсем, все проворонил-прогулял. Голову не терять важно в этой беспечности и не заигрываться.