Какой жестокий и тайный мир бурлит совсем рядом, перед носом у взрослых, которые, не замечая его, продолжают рассказывать детям о патриотизме и важности победы на очередной олимпиаде. Опустив камеру, прошу принести воды, параллельно думая, что для того, чтобы взрослые обратили внимание на этот мир, Виоле пришлось, например, умереть. Но сегодняшнее событие — разовая акция. Если каждый раз, для того, чтобы обращать внимание на свои проблемы, кому-то из подростков придётся умирать, скоро у нас совсем молодого поколения не останется.

Не слишком ли высокая цена за внимание к себе?

Тяжело это все. Тяжело воспринимать их жизнь с моей стороны, сейчас. Хотя я сама вышла из этого же мира и помню всё — и драки в раздевалках, и сплети, и надписи на стенах «Ленка шлюха, у Ленки СПИД» и домашний телефон рядом. Тогда мне не казалось это чем-то из ряда вон выходящим. Наоборот, это было нормальная жизнь, и ее простое правило — не расслабляйся и бей первая. А то заклюют.

Только став взрослой, привыкнув к комфорту и относительно благополучной жизни, ты понимаешь, что школьный период — не овеянные романтикой годы чудесные. А годы выживания, обрастания броней и твёрдым панцирем. Если не сломаешься — будет тебе счастье. Может быть. А сломаешься — вырастешь в затюканного взрослого, который спустя время своим же детям будет нести эту чушь: молодость — самое беззаботное время. Да что вы, сопляки, о настоящих проблемах знаете!

Мой небольшой перерыв подходит к концу — как подходит к концу очередь желающих пооткровенничать, приняв участие во флешмобе. Подростки возбужденно гудят, передают другу другу листы с бумагой — обязательной надписи с тегом не всем хватает, народ размел всю бумагу в кофейне у Дениса, а рядом нет ни одного канцелярского. Мне нравится этот символический обмен — будто бы передавая друг другу надпись #янеубиваюсловом, они заключают какое-то молчаливое соглашение, и это оставляет свой след в них — пусть не навсегда, но хоть на какое-то время.

И это уже хорошо.

Я понимаю, что фотосессия подходит к концу — и она прошла отлично, несмотря на проблемы. И теперь, в финале, меня волнует один вопрос — Кристина. Та самая Крис, которая сегодня так вызывающе провоцировала меня то ли на разговоры, то ли на ссору, то ли на противостояние. Она придёт ко мне?

Пару раз я видела ее в толпе собравшихся — или только казалось, что видела. Теперь я ни в чем не могу быть уверена — девочка-тень всегда прячется, когда на улице светит солнце и появляется так же неожиданно, как грозовые облака в летний день. Вот и сейчас я верчу головой, но из знакомых лиц вижу только Дениса и одну из Наташкиных подружек, кажется, любовницу директора рынка. Пошатываясь на высоких каблуках — спонсорские напитки пошли ей, как и мне, не на пользу, — она продолжает допрашивать своего сына: «Что там было? Что вам говорили? Шо, с бумажкой сфоткались и все? А не брешешь? Тю, и это весь флешмоб?»

Улыбаюсь, пригибая голову к камере, делая вид, что проверяю настройки — ни к чему мне сейчас хихикать у всех на виду. Сначала доработаю, а потом хоть весь вечер буду хохотать. И выпью. Да, я непременно выпью еще. И мне плевать на все. Две охренные съёмки день в день — такого у меня давно не было. И на волне нахлынувших эмоций я готова пойти вразнос. Вот только сейчас закончу с последними желающими — и…

— Что, смешные? Как обезьянки, да? Над которыми можно приколоться.

Вздрагиваю от неожиданности и едва не роняю камеру. Мне даже не надо оборачиваться — я знаю этот голос. Это его я слышала в курилке школьного туалета, куда зашла на перекур и неожиданно столкнулась с тем, что очень прочно вошло в мою жизнь. А теперь я готова это отпустить. Но без разговора с Крис, которая устала бегать от меня, это невозможно.

И вот теперь… Она пришла. Она всё-таки пришла ко мне в фотозону, в место, где я хозяйка и никто мне не возражает. Что ж, на это требуется смелость, и она у этой девочки есть.

Крис стоит передо мной, держа в руках потрёпанный листок с хештегом — видно, что он попал к ней через вторые и даже третьи руки. На плече у нее висит сумка, из которой выглядывает ноутбук, зарядка и чехол от ее беспроводных профессиональных наушников, которые она небрежно повесила на шею. Наверное, очередной подарок матери, устроившей себе жизнь вдалеке от нее. Не уверена, что кто-нибудь еще знает об этом, а вот я знаю. Я, вообще, слишком много знаю о ней — и это пробуждает во мне странное ощущение родства. Даже содержимое холщовой, усыпанной значками сумки очень похоже на мое — я понимаю ее в увлечении гаджетами, ее желание протестовать и эпатировать, доказывать свою правду и спорить до хрипоты. Между нами много общего, если посмотреть на детали. И, в то же время, ни за что в жизни я не хочу стать такой как она. Да, наверное, мало кто хочет.

— Почему же сразу обезьянки? Не надо видеть плохое там, где его нет, Кристина.

Хотя, кому я это говорю? Это же Крис.

— Не надо врать себе и другим, выдавая себя за того, кем не являешься, Полина Александровна.

Чуть наклоняюсь вперёд, не в силах сдержать иронична улыбку — как она зеркально парирует мне. И даже знает не только мое имя, но и отчество. Наверняка, наводила обо мне справки.

Чувствую любопытство вместе с возрастающим злым азартом. Не могу сказать, что мне нравится, когда за мной шпионят. Ну, да пусть обломится. Ничего о моей настоящей жизни она не может знать.

А вот я о ней как раз знаю немало.

Поэтому не буду валять дурака и притворяться, что мы незнакомы, несмотря на то, что напрямую мы говорим в первый раз.

— Всё-таки решила принять участие?

— Почему нет? — она проходит мимо меня к фото-стене и, снимая сумку с плеча, ставит ее рядом с моей. — Имею право. Вы же всех желающих пригласили так красиво, с броневичка. Взмахнув белым пальто. Как не воспользоваться шансом очистить душу?

— Даже если считаешь это все пляской на костях и хайпожерством?