– Чего встали? А ну пшли! – крикнул офицер.

Девятьсот тридцать шестой медленно, не понимая, чего ему ожидать, двинулся вперед. Как только он поравнялся с первой парой солдат, на его спину с двух сторон обрушились сильные и хлесткие удары розг, а солдаты в один голос выкрикнули первое правило Крепости: «Вы – собственность Крепости».

Девятьсот тридцать шестой заорал от боли и рухнул на колени. На его спину обрушился второй удар.

– Вам лучше не останавливаться, – обращаясь к узникам крикнул офицер. – Солдаты будут вас пороть, пока вы не сделаете шаг вперед, где вас ждет следующее правило. Если вы остановитесь, удары будут продолжаться. Имейте в виду, у солдат нет команды останавливаться. Не найдете в себе сил идти, пойдете на корм рыбам – вас засекут до смерти.

Девятьсот тридцать шестой, корчась и превозмогая боль, сделал шаг вперед. Еще шаг, и на него обрушилась следующая пара розг, а солдаты также в один голос произнесли: «Попытка побега карается смертью!».

Когда, еле волоча ноги, Девятьсот тридцать шестой подошел к третьей паре солдат за его спиной послышались удары и громкое: «Вы – собственность Крепости!». Это начал изучение правил следующий заключенный. А сам он заорал от боли, наносимой третьей парой розг по уже исполосованной и кровоточащей спине. «Непослушание карается смертью!» – звучало третье правило Крепости.

А дальше начался сущий ад. Бутылочное горлышко наполнилось человеческими криками, стонами, воплями, сквозь которое прорывалось: «Вы – собственность Крепости… Попытка побега карается смертью… Непослушание карается смертью… собственность крепости… попытка побега карается смертью… непослушание карается смертью… собственность… карается смертью… карается смертью… карается смертью…». Сквозь весь этот кошмар Восемьсот двадцать четвертый не смог уже различить того, что вбивали в кровавое месиво арестантских спин четвертая и последующие пары солдат. Его сердце сжалось от животного ужаса, ноги словно парализовало. Мозг отказывался воспринимать происходившее, как будто это был кошмарный сон. Вот между ним и солдатами осталось всего трое заключенных… двое … один… Все. Теперь между ним и предстоящей болью не осталось никого и ничего. Он заставил себя сделать шаг.

– Восемьсот двадцать четвертый! – услышал он вдруг рядом с собой, и даже не сразу понял, что слова офицера обращены к нему. – Проследуйте за мной. Относительно вас есть особое распоряжение.

И Восемьсот двадцать четвертый, еще не вполне осознав, что эта жуткая бесчеловечная процедура изучения правил его миновала, послушно поплелся за офицером в глубь Крепости.

Инаугурация второго Лорда-Канцлера проходила пышно и торжественно. В тронном зале дворца собралась вся эссентеррийская элита. Среди черно-белого моря фраков и накрахмаленных воротничков пестрыми тропическими островами выделялись цветастые мундиры приглашенных зарубежных гостей. Оркестр изливал на присутствующих стройное многоголосье скрипок, арф, тромбонов и целого сонма самых необычных и удивительных музыкальных инструментов. Им вторил хрустальный звон фужеров из наполненного гостями зала. У трона, некогда принадлежавшего Династии Рольдов, в волнительном ожидании замер главный церемониймейстер Дворца.

На троне покоились символы королевской власти – скипетр и держава. Они были водружены туда в день смерти Тина Рольда. С тех пор ни одна рука не коснулась ни их, ни самого трона. Так было установлено Советом Лордов в дань уважения Династии, правившей Эссентеррией более тысячи лет, а также в знак того, что отныне никто не может обладать всей полнотой единоличной монаршей власти.

Оркестр грянул туш. Все как один повернулись в сторону западного входа, откуда должен был появиться Лорд Чизен Вьер. Его предваряли четверо гвардейцев в парадных мундирах. Чеканя шаг, сверкая обнаженными саблями и отполированными пуговицами, солдаты почетного караула стройным клином рассекали людское море, освобождая фарватер для следующего за ними Вьера. Лорд Вьер гордой и величественной бригантиной плыл вслед за гвардейцами к ожидавшему его церемониймейстеру и щедро одаривал своей сияющей улыбкой собравшихся в зале гостей. В свою очередь присутствующие склоняли головы в знак почтения и признания бесспорных заслуг первого Канцлера Эссентеррии. Пришвартовавшись у трона в центре зала, Чизен устремил взгляд на восточный вход.

Снова грянул туш. Украшенные золотой резьбой двери распахнулись, и в тронный зал, сияя точно начищенная до блеска монета, вкатился тот, кому предстояло принять канцлерскую эстафету. Лорд Конер Термз, также сопровождаемый гвардейцами, под трубные звуки марша проследовал к центру зала.

Прямо перед троном весь в белом и золотом, как символ торжественности момента, застыл в неподвижности церемониймейстер, держа перед собой бархатную подушку цвета переспелой вишни, обшитую золотой тесьмой. На ней возлежали атрибуты канцлерской власти. Главный ее знак – обильно усыпанный разноцветными драгоценными камнями орден на массивной золотой цепи, в центре которого – стоящий на задних лапах черный эссентеррийский медведь с разинутой пастью. Рядом с орденом – старинный серебряный ключ от казенной палаты и стеклянные песочные часы, символизирующие быстротечность времени. Они были призваны напоминать Лорду-Канцлеру о конечности его срока пребывания на посту и необходимости ценить каждый момент, наполняя его делами и стремлениями, направленными на процветание Эссентеррии. Одно из оснований этих часов выполняло также и функцию канцлерской печати.

Согласно вновь заведенной традиции, уходящий с поста Канцлер должен был собственноручно вручить все эти атрибуты вновь избранному приемнику, после чего процедура передачи полномочий официально считалась завершенной.

По едва уловимому сигналу церемониймейстера музыка умолкла. Ее сменила барабанная дробь, как нельзя лучше передававшая напряженность и значимость момента. Чизен Вьер, сняв с подушки орден, самолично водрузил его на Конера Термза, слегка склонившего для этого голову. Конер ощутил приятную тяжесть золотой цепи на своей лощеной шее и едва удержался от желания погладить заблестевшего на груди медведя. Следом за орденом Вьер вручил Конеру часы-печать. Когда Чизен передавал Термзу серебряный ключ, Конеру на долю мгновения показалось, что Экс-канцлер как будто замешкался, а пальцы его непроизвольно сжались, прежде чем нехотя, как бы через силу выпустить ключ. Конеру даже пришлось приложить некоторое усилие, чтобы преодолеть сопротивление пальцев Вьера. «Он мне не доверяет, – осенило Термза. – Он боится за казну Эссентеррии!». Но уже в следующее мгновение Конер решил, что ему просто показалось, учитывая всю волнительность момента.

Торжество продлилось всю ночь, и весь следующий день, и всю следующую за ним ночь. И лишь потом начались новые будни нового Канцлера.

А начались они вновь с подготовки к праздникам. Близилась Светлая Пасха – главный праздник Эссентеррии.

Конер понимал, что нового правителя всегда сравнивают со старым. И как правило, это сравнение не в пользу нового. В данном случае однозначно не в пользу нового. Судите сами, Вьер был хорошим другом всеми любимого почившего Короля, и он же стал человеком, оградившим страну и ее народ от потрясений в трудный переходный период, связанный с изменением всего государственного уклада.