Так вот почему Джесси здесь? Он собирается пуститься во все тяжкие?

Успокойся. Не реагируй.

У меня нет опыта в этом деле. Что мне сказать?

— Ты пьешь? — спрашивает он.

Уже нет.

Я отрицательно качаю головой.

— Нет.

Джесси пожимает плечом, все еще сосредоточенный на своей кружке.

— Наверное, мне не следовало приходить сюда. Я не мог заснуть и, застряв в комнате Бена, чувствовал, что схожу с ума. Не мог придумать, куда еще пойти. — Он застенчиво смотрит на меня, и это совершенно новый для него взгляд, такой же милый, как и его неуверенность. — Ты когда-нибудь оглядывалась назад на свою жизнь, на одну конкретную вещь, которая привела все в движение, и задавалась вопросом, если бы ты сделала все по-другому, как бы все закончилось?

Я открываю рот, чтобы ответить, но вместо этого закрываю его, когда Джесси отвечает за меня.

— Нет. Думаю, нет.

Укол раздражения разжимает мои губы.

— Думаешь, что так хорошо знаешь меня.

— Ты говоришь так, будто ты загадка. — Он улыбается и быстро добавляет: — Без обид. Ты действительно хороший человек. Это не должно быть оскорблением.

Вместо того, чтобы подтвердить или опровергнуть его предположение, я отвожу взгляд, прежде чем он увидит вину и стыд, вспыхивающие в моих глазах.

— Возможно, тебе следует поговорить об этом с доктором Ульрихом.

Джесси отрицательно качает головой.

— Нет. Он меня не понимает. Может, ему и платят за то, чтобы он меня понимал, но на самом деле это не так. Он притворяется. Я вижу это по его глазам. Я для него просто очередное голливудское отродье. — Парень снова изучает и прокручивает свой кофе. — Все на меня так смотрят. Кроме тебя.

— О нет, ты ошибаешься. Я абсолютно уверена, что ты настоящий голливудский засранец.

Джесси хихикает и кивает.

— Даже сейчас ты не ходишь вокруг меня на цыпочках и не целуешь мою задницу, как они. Когда ты смотришь на меня, это как... не знаю... как будто ты видишь во мне личность.

Я моргаю.

— Ты и есть личность.

Парень откидывается на спинку дивана, но одну руку держит вытянутой. Его пальцы барабанят по столу. Он делает глубокий вдох и выдыхает.

— Раньше Бен понимал меня. В детстве мы были лучшими друзьями.

Эта новость меня удивляет.

— Мы играли музыку в церкви моих родителей. Это была не такая спокойная, размеренная церковь, как у Бена, она была шибанутой, но мои родители были помешаны на ней. Бен был потрясающим музыкантом, гораздо лучше, чем я.

— Не знала, что он умеет играть.

— Он бросил. — Джесси снова барабанит пальцами. — Когда мне было тринадцать, я открыл для себя рок-н-ролл. Группу Slayer. Мои родители говорили, что это от дьявола. Я прятал диски под кроватью, и когда они их нашли, отец довольно сильно избил меня.

— Это ужасно.

— Побои были одобрены церковью, дерьмо типа «прибережете розги – испортите ребенка». Но я не мог уйти от музыки. Меня все время ловили, и побои становились все сильнее. В какой-то момент родители затащили меня на церемонию очищения, в которой участвовали змеи.

Я охаю, потом прикрываю рот рукой.

— Боже, мне очень жаль.

— Нет, не стоит. Это было чертовски невероятно, поверь мне. Это дерьмо все продолжалось и продолжалось, и хуже всего то, что мой брат даже не пытался остановить это. Он полностью купился на всю их чушь по «промыванию мозгов». Посвятил свою жизнь служению тому же Богу, за которым они следовали.

Теперь я понимаю, почему Джесси не молился в церкви. Он ошибается, но я не собираюсь ему этого говорить. Не сейчас.

— Тот стул, который я сунул в шкаф…

Мой желудок сжимается, представляя то, что произошло на том стуле, о тех серебристых отметинах на его спине.

— После всех этих побоев... как Бен может держать эту штуку в своей комнате... — Джесси качает головой. — Как он вообще может смотреть на него?

— Не знаю. Знаю, что никогда больше не смогу взглянуть на него, зная, для чего он был использован.

Уголок его рта дергается.

— Видишь? Ты все понимаешь. — Он хмурится. — А почему мой собственный брат не понимает? — Парень вздыхает. — Мне было семнадцать, когда отец избил меня в последний раз. Я был крупнее его и решил, что больше не выдержу. Я сопротивлялся. В ту ночь мои родители отреклись от меня, сказали, что я сын Сатаны и что для них мертв. С тех пор мы не разговаривали. — Его нежный взгляд устремлен на меня. — Они переехали в какую-то психо-религиозную колонию или типа того. По-моему, они даже с Беном больше не разговаривают.