– А как? – я тоже перешла на шепот.

– Ко-о-ма-а-а! – пропела Лизавета. – Маленький перешеек между жизнью и смертью. Все попадают туда перед смертью, многие по нескольку раз при жизни, но не знают, что нужно делать.

– Лизавета, ты хочешь сейчас поменять направление судьбы? И что-то выпила для этого, да? – я похолодела от мысли, что придется спасать Лизавету от очередной попытки суицида в этом доме, без Байрона и электричества.

– Сейчас?.. – Лиза подумала и покачала головой: – Нет, сейчас у нас Луна в Стрельце, это совершенно бесполезно. Раз уж я тебя разбудила, пойдем вниз к камину пить коньяк. Огня хочу.

Сидим у камина. После третьей рюмки Лизавета вдруг выдает:

– Я могла придушить тебя. Там, наверху. Придавить бьющуюся жилку на шее. Немножко.

– Почему немножко?.. – равнодушно интересуюсь я.

После двух больших глотков коньяка я стала совершенно спокойной.

– Чтобы ты потом очнулась, и мы поговорили.

– О чем?..

– Как это было у тебя, и вообще. Можно рискнуть сделать это самой, если рядом будет кто-то, кто выведет потом наружу.

– А-а-а... – я понуро киваю.

Бедный Байрон! Вот для чего он нужен мамочке. Я задумалась, а зачем я нужна Примавэре? Зачем вообще нужны дети, и как человек в здравом уме может захотеть ребенка и всех свалившихся с ним неприятностей – как от меня, например. Потом я переключилась на заморочки Лизаветы и все-таки решила кое-что выяснить:

– А если бы я не очнулась?

Лизавета долго смотрит на огонь, потом кивает:

– Тогда бы все разрешилось и без изменения линии судьбы. Потому что мой внук умер бы вместе с тобой. Но я не могу стать убийцей. Ни-ког-да... – Лизавета вздохнула. – И себя, похоже, не могу убить... качественно.

– Какое облегчение, – уныло заметила я.

– Да. Это для всех было бы большим облегчением. Я тут нашла в гараже... – она подняла угол ковра и достала старую тетрадку. – Твоя?

– Нет. Можно?

Поколебавшись, Лизавета протянула тетрадь. Беру ее осторожно – обложка почти отвалилась. В косую линейку, подумать только!.. Имена, имена и даты. Первая дата – 1983, сентябрь. Кое-где встречаются цифры. Пяти-шестизначные. В восемьдесят пятом имен больше всего – Сергей, Михаил, Алевтина и Даниил. В восемьдесят девятом – два. Кирилл и Мефодий. Потом сразу – девяносто второй: Игнат и Антон. В девяносто третьем есть два имени. Вера и Верочка.

– Чья-то записная книжка, – предположила я, отдавая тетрадь Лизавете. – Или долговая тетрадь. Знаете, в Японии есть Книга китов. С семнадцатого века они каждому убитому киту давали имя и записывали его в Книгу китов.

– Имена убитых китов... – прошептала Лизавета, загипнотизированная огнем.

– Лизавета не хочет нашего сына, – сказала я Байрону. – Она ждет от него много бед.

– Моя мать много чего не хочет, – пожал плечами Байрон. – Например, не хочет жить.

– Еще как хочет! Мало того, она уверена, что, впадая после своих самоубийств в кому, управляет чужими судьбами.

Байрон посмотрел на меня пристально:

– Будем говорить о проблемах моей матери?

Мне стало стыдно, я отвела глаза.

– Нет. Извини. Расскажи о ее реакции на мою беременность.

– Ну... – Байрон задумался, – я сказал, что у нас с тобой будет ребенок. Она сказала, что знает. Она всегда все знает. По крайней мере, так говорит. Потом она спросила, будешь ли ты делать аборт. Я сказал – нет.

– Ты сказал нет?

– Да, я так сказал! – повысил голос Байрон. – А ты собиралась?

– Еще чего! – повысила я голос. – Никогда!

– Тогда почему ты кричишь?

– А ты почему?..

Тяжело дыша, смотрим друг на друга, потом Байрон улыбается, распахивает куртку, и я бросаюсь под нее в спасительную темень. Он закрывает меня с головой.

– Мать заявила, что ты должна сделать аборт. Я разозлился. Внушил ей, как мог, что это только твое дело, тебе решать. Хочу ли я ребенка? Понятия не имею. Никогда об этом не думал и думать не буду, пока не увижу его своими глазами. Так ей и сказал.

– И что? – прогудела я под курткой.

– Она обозвала меня бесхарактерным. Предложила ради спасения человечества немедленно с тобой порвать.

– И что?..

– Я здесь, с тобой, – просто ответил Байрон. – Плевать мне на человечество.

Пятнадцатого марта пошел снег и валил, валил, не переставая, дня три. За эти дни Лизавета несколько раз посетила гараж и долго после этого беседовала с Кирзачом в пристройке.

Странная была беседа, вернее – монолог. Я встала у двери из кухни в пристройку и включила диктофон в телефоне. Когда Лизавета повышала голос, записалось вполне сносно. Но все равно – полный бред – «ты не мог со мной так поступить!.. я надеялась, уже пошли тринадцатые лунные сутки... ты обещал, мне больше некого просить...» и в таком духе. Прослушав обрывки ее стенаний, я сделала только один вывод: Кирзач молодец, что не соглашается сыграть с Лизаветой в ее очередную кому. О чем еще можно так исступленно просить постороннего мужика?