Cобрание стихотворений 2002-2020
вернуться

Вишневецкий Игорь Георгиевич
Шрифт:

Но в финале читательское ожидание неожиданно рушится: нас ждет не лицезрение Божества и Высшего озарения, а «Тайная вечеря» Тинторетто в венецианском Сан-Джорджо Маджоре и пробуждение, возвращая в мир героического (путь в рай открылся тем, кто мужественно перешел дымящуюся пропасть), а не мистического, как у Данте, эпоса.

Природа любого эпоса исходит из проблематизации героического. Тысячелетиями под ним понималось презрение к страху и смерти, сперва в жертвенной защите своих и готовности к кровавому убийству чужих и принесение их в жертву богам, затем, уже с отказом от человеческих жертвоприношений, – в служении племенным а, позднее, конфессиональным и национальным святыням. Собственно говоря, Игорь Вишневецкий ставит неизбежный вопрос: что есть эпос сегодня, в эпоху переориентации исторического нарратива с воспевания героев на оплакивание жертв? Мост, по которому персонажи «Вид'eния» в финале переходят в некое иное состояние бытия, воздвигается не силой молитвы, но усилием воли. Возвращает ли это нас, пусть и на новом материале, всё в тот же неизбывный мир сарматской равнины, открытой буранам, врагам, саранче, чуме? Внятно ответить на этот вопрос вряд ли удастся:

У поэта есть право на тёмный, недопрояснённый и опьяняющий стих.
Сергей Завьялов

I

Вместо вступления

(2002)

Обернувшись назад: критикам

Вы, проведшие годы, сражаясь картонным мечом с собственными тенями в подвальных кафе Москвы и Петербургаили внимая речам упырей из заветного «ящика», их стенаньям и пляскам,не говорите теперь, что в словах моих больше слогов,чем ваш глаз насчитает разрывов листвыв окрашенных синим подбоем, впечатанных в стены ветвях.Вы учились оттенкам сумерек, я же глядел в иссушавшеесолнце Северной Африки и стал точно рыжий песчаникзвонких её городов. На мне резцом выводилобестенные лозы и вспархивающих птиц,пока я смотрел, как за холмами,покрытыми крапом олив, зеленеет и плавится небо Сахарыточно раскрытая книга миров, в которой ещё напишут —но уже не ваши – слова.Ваше время – прохладный вечер, а моё – выпуклый день.Для меня – шелест злаков и волны цикадьего треска.День, блеснувший на пёстрых, покатых, расплавленных крышах Москвы.Чей яркий закат провожаешь, сощурясьс карнизов Нью-Йорка, с плосковерхих чешуйчатых ящериц-башен Мекн'eса.Неужели степей суходувы станут глуше?Или кварц, что резал ладони спрессованным шумом у самого входа в пустыни, – вдруг превратится в глину?И цепкое тело утратит упругость и жилистостьот того, что никто из вас не целил – как я — в лицо изумлённому зверю? И не видел крови, забрызгавшей снег?Я уже пересек теннолиственные Аппалачи, стылые Альпы, горячий безводный Атлас,жилище дэвов – Памир, сгорал от подкожного пыла у горных озёр, где не водится даже рыба,не то чтобы плыть человеку, встречал жадногубую смерть в платановых рваных аллеях — нет ничего на свете,чего б я не знал и не видел.Когда я прочитал всех ламентов рост в дубравах дремлющих предков,в буквах резной травы, в клейнотах фосфорных луни когда задышал, как они, в полный щебет солнцем сквозь пепел, —то, услышав слова «побеждающий смерть», вы запомнили только: «смерть».Разделим пространство и время, и прочее: вам – немота(с оттенками отсветов, эха), мне – прорастающий шум,захватывающий весь регистр, вам – вчера и сегодня, мне – завтра.Оно уже шелушитсяпод кожей – невидимо вам. 16–19 июля 2002. Милуоки

II

Первоснежье

(2004–2007)

I. «Когда мне стало сорок лет…»

Когда мне стало сорок лет,я увидал засветный свет,и стало зренья волокно —всё белое – темным-темно. 2004

II. «Как я боялся – о! – окаменеть…»

Как я боялся – о! – окаменеть,стать формою, которой бы дивились,а вышло: тени зримые смесились,и немота вошла (уже) в меня на треть.

Конец ознакомительного фрагмента.