Арсений хоть и жил с отцом в одном доме, но жили они по отдельности – у каждого собственный уклад и привычки. Отец проводил жизнь в большой комнате с телевизором и книжным шкафом. Книга в руке, телевизор работает без звука – словно этот человек читал по губам мировые новости. Сеня жил в длинной узкой комнате среди антикварного хлама, коллекций и различных артефактов, назначение которых было сомнительно, а происхождение покрыто тайной.

***

Так я пробыл в Каменске больше недели и за это время сдружился с Арсением. В последний день я просидел с ним на набережной до вечера. Я вспомнил, что завтра я должен уехать, и приуныл.

– Полезли на баржу, – сказал мой друг.

Мы спустились к реке и залезли на железный, нагретый солнцем борт.

Баржа покоилась в воде, словно железный цепеллин, что грохнулся в воду со страшной небесной высоты. Арсений снова много говорил, но я его почти не слушал, расстроенный отъездом.

– Смотри чего покажу! – вдруг сказал он.

В борту ржавой баржи зияла дыра. Сеня зацепился носками за край борта и пополз вниз по борту, уходившему в воду под уклон. Сеня вытянулся и заглянул в эту дыру.

– Валяй за мной! – крикнул он.

Голос его прозвучал глухо, потому что Сеня почти наполовину залез в баржу.

Я проделал то же самое.

Мы висели вниз головой, и перевёрнутый мир, заключённый в барже, словно в капсуле, предстал перед нами. Плескалась вода, ударяясь о ржавый остов. Сквозь дыры и щели в бортах проникал солнечный свет. Он дробился на воде и чертил на дне причудливые рисунки. Стрекозы появлялись из темноты. Хрупкие крылья этих насекомых разбрасывали мельчайшие искры. Стрекозы застывали в солнечном пятне – их синие и зелёные тельца металлически блестели – и кидались прочь, так что глаз не успевал поймать их молниеносного полёта, словно они исчезали и появлялись из ниоткуда. Роем вилась над водой мошкара, и на дне реки извивались водоросли.

– У меня тут неувязка вышла, – сказал Сеня, когда мы снова уселись на барже.

– Чего такое? – отозвался я.

– По весне мой напарник провалился в барсучью нору и сломал ногу, – сказал он трагическим тоном.

– Правда? – удивился я.

– Мне нужен новый напарник. Начался новый сезон. Пора идти на раскопки, – сказал Сеня, не ответив на мой вопрос, и тут же добавил тоном, не ждущим отказа: – Сверим часы!

Сверили: его механические и мои электронные с той минуты часто показывали одно и то же время – секунда в секунду.

Так Арсений легко меня завербовал, и я возвращался домой взволнованный и довольный, в предвкушении путешествия. Тайком от родителей я собрал рюкзак. Накануне отъезда я соврал им: сказал, что еду всего лишь к другу в Каменск. В ответ я получил наказ передать привет родственникам, ночевать только у них и не шляться почём зря (я, конечно, никаких приветов не передал – приветствие предназначалось главным образом той злобной старухе).

***

В Каменске мы встретились с Арсением на пустом одноэтажном вокзале.

– Сверим часы, – снова сказал он.

Мы сели в электричку и через полчаса вышли на никому не нужной остановке с названием «15-й километр».

В лесу исчезала узкая тропа, тени деревьев лежали на мокрой траве. Электричка скрылась из виду, и наступила тишина. И тогда внезапно я почувствовал мистической зов дороги – непреодолимое желание идти в любую чащу и глушь, через топкие болота и знойные пустоши.

Мы двинулись в путь. Сеня шагал впереди. У него временами что-то звякало в рюкзаке – словно механический прибор с шестерёнками отсчитывал пройденное расстояние.

Через час мы добрались до высокого холма, взобрались на него и начали раскопки. Сеня вручил мне удивительное орудие. Он громко именовал его «прототип Д». Сеня сказал, что разработал специальный инструмент, чтоб не таскать с собой сразу несколько. Орудие состояло из короткой и крепкой палки, обмотанной синей изолентой для крепкого хвата, и заканчивалось узкой заточенной лопатой с кривым штыком сбоку. В целом вся конструкция напоминала алебарду.

Сеня бродил с металлоискателем. Я ковырял землю «прототипом» в тех местах, где Сене почудились звуки. Мы копали целый день. С вершины холма во все стороны открывался вид на синий лес. День выдался облачный, но когда солнце изредка показывалось, то шее становилось горячо и припекало согбенную спину, и во все стороны вдруг открывалась даль. Мы с Арсением не сговариваясь отрывали взгляд от земли, разгибались и смотрели вокруг, пили воду и отдыхали. Река сверкала серебряной нитью на горизонте, и дорога убегала тонкой белой лентой прочь. Но снова тяжёлые облака наваливались друг на друга, перекатывались валами и скрывали солнце. Даль тонула в синей пасмурной дымке, и казалось, будто закрывается страшных размеров яркий глаз, что смотрел на землю.

Мы работали с таким воодушевлением и пылом, что к вечеру совершенно вымотались. Мы сплошь избороздили верхушку холма, но ничего не нашли, и Сеня расстроился, потому что его стройная теория о древнем городище провалилась.

Закончился первый день, и мы крепко заснули в палатке.

***

Следующим утром было пасмурно. Мы выбрались на шоссе и поехали на гремящем пыльном автобусе. Высадились на пустой остановке и снова пошагали по ухабистым, непроезжим дорогам. Мы проходили мимо заброшенных деревень. Дико и грубо торчали из зарослей бурьяна провалившиеся крыши. Памятник – свинцовый солдат со склонённой головой, с автоматом ППШ в опущенной руке – подымался из зарослей на брошенной улице. Часть пути мы прошагали по дороге, покрытой толстым, по щиколотку, слоем пыли. Мы решили, что пыль лежала на дороге потому, что здесь долго никто не ездил.