— У нее есть все, кроме знатного имени, — отмахнулся Себастьян от доводов брата. И в ту же минуту ему в голову пришла шальная мысль. Ей необходимо громкое имя. Такое, которое подошло бы августейшей особе. Говорящее о принадлежности к сильным мира сего. И как его получить?

— Она должна получить имя, — сказал он Леопольду. — Ей нужен титул.

— И как, черт побери, ты собираешься это сделать? — удивленно посмотрел на брата Леопольд.

— Сам еще не знаю, — признался Себастьян. — Но что-нибудь непременно придумаю.

— Времени же совсем не осталось, Бас! — вздохнул Леопольд. — В конце этой недели мы отплываем.

— Значит, несколько дней у меня все же есть, а?

— Ты нарываешься на крупные неприятности, — снова вздохнул брат и укоризненно посмотрел на Себастьяна. — Ты потерял голову и из-за этого можешь потерять все то, чего удалось с таким трудом достичь.

Себастьян не стал с ним спорить. Он и сам понимал, как нелепо звучит то, что пришло ему в голову. Но ничего лучшего у него не было. Только так он мог попытаться ухватить свое счастье, и черт его побери, если он этой попытки не сделает. Он стал усиленно размышлять, но что бы ни придумывал, все вело в безнадежный тупик.

Себастьян оставался не в духе всю ночь и следующее утро. Думал он только об Элизе. Принцу было не по себе, поскольку он сознавал, что она теряется в догадках, не понимая, почему он так и не пришел, хотя обещал. Сейчас она, конечно, уже должна была услышать новости, так что, возможно, догадается, чем он так занят. Но эта мысль не приносила облегчения.

Он мог, конечно, написать ей письмо, однако дело было не в этом. Просто он не в состоянии был написать. Не мог выразить свои чувства так, чтобы успокоить ее. «Я тебя люблю, и спасибо тебе за все». Это мог бы сказать дедушка внукам, находясь уже на смертном одре. «Я тебя люблю, жить без тебя не могу, а все же придется». Так мог бы говорить человек слабый, лишенный и тени самостоятельности. «Я тебя люблю, но моей стране ты не принесешь ни малейшей пользы». Это было бы честно, только слишком жестоко. Эта горечь душила любовь, пылавшую в его сердце, а глаза воспалились от недостатка сна. Как же добиться, чтобы у нее появилось знатное имя? Ответ пришел, когда принц уже погружался в полудрему.

Утром он сразу вызвал к себе Леопольда и Кая.

— У меня родилась мысль о том, как одним махом завершить переговоры и о торговом соглашении, и о моей помолвке.

— Что? — переспросил Леопольд.

— Я сделаю мисс Элизу Триклбэнк одним из элементов торгового соглашения.

Леопольд и достопочтенный Анастасан озабоченно переглянулись.

— Ты что, действительно предлагаешь продаться англичанам за женщину? — Леопольд осуждающе покачал головой. — Черт знает, что ты придумал, Бас.

— По крайней мере, выслушай то, что я хочу сказать, — жестко произнес Себастьян. — Там остался один спорный пункт, который подлежит решению английского суда, так или нет? Следует вынести решение: снижать пошлину на алусианскую железную руду или не снижать. Понимаешь?

— Не понимаю, — честно признался Леопольд.

— С позволения вашего высочества я объясню, — предложил Кай. — Один из членов парламента высказал мнение о том, что предложенная британской стороной пошлина является по сути запретительной. Иными словами, она так высока, что мы на деле не сможем продавать англичанам руду без убытка для себя. Другие депутаты утверждают, что она не носит запретительного характера, но, напротив, принесет их казне столь необходимый доход. Поэтому парламент сможет принять окончательное решение лишь после того, как дело будет рассмотрено в суде. Завтра судья должен рассмотреть этот спор.

Кай понял мысль Себастьяна, и это вселило в принца надежду.

— Ну и что из этого следует? — никак не мог сообразить Леопольд. — Как это связано с мисс Элизой Триклбэнк?

— Я попрошу, — сказал Себастьян, — чтобы дело поручили ее отцу, судье Триклбэнку. Если он вынесет решение в нашу пользу — а у нас имеются все основания считать, что любой судья будет вынужден вынести именно такое решение, поскольку пошлина действительно имеет характер запретительный, — тогда я настою на том, чтобы ему за участие в достижении важной торговой договоренности пожаловали подходящий титул. Такие награды в Англии вполне допустимы.

— Безумие какое-то, — сказал Леопольд, взглядом ища поддержки у Кая.

Себастьян, однако, был настроен очень решительно. На такой поворот событий он возлагал все свои надежды, сколь бы несбыточными они ни казались даже ему самому.

— Если ему пожалуют титул, его дочь по праву станет именоваться леди Элизой Триклбэнк, ибо тогда она уже будет дочерью судьи Королевской скамьи лорда Триклбэнка.

— И чем это нам поможет? — сердито стоял на своем Леопольд. — Ни связей в высших кругах, ни способности принести пользу нашей стране у нее от этого не прибавится! И кто, кстати, сумеет убедить королеву возвести этого судью в баронское достоинство [19] ? Объясни мне, бога ради, что ты сам от всей затеи выиграешь?

— Мистер Брэберн из Норфолка крайне заинтересован в импорте нашей руды, — спокойно разъяснил Кай. — Поэтому ему очень желательно, чтобы пошлину на импорт снизили. А его бабушка по материнской линии происходит из Саксен-Кобург-Готы, то есть является землячкой принца Альберта. Мистер Брэберн знаком с принцем Альбертом и пользуется его благосклонностью, если верить Ботли-Финчу.

— Настолько благосклонен, чтобы сделать Триклбэнка бароном? — уточнил Леопольд.

— Какая разница? — кипятился Себастьян. — Всем и каждому известно, что королева и принц-консорт не очень-то влияют на решения парламента.