Нет. Сегодня она притворится.

Поцеловав маму в щеку, Амара улыбнулась и позволила Вину проводить ее до ожидающей машины.

— Спасибо за платье, — сказала она ему, когда они подошли к машине.

Вин усмехнулся.

— Это не мой подарок.

Амара нахмурилась.

— Что ты имеешь виду?

Он просто усмехнулся и сел в машину. Амара пристегнулась, когда они выехали из особняка в сторону города.

— Куда мы едем?

— Это сюрприз.

Приняв, что он больше ничего не скажет, Амара позволила себе насладиться поездкой, глядя на огни города, которые мерцали все ближе и ближе. Возможность покинуть это место, потеряться в городе, который она полюбила, заставила Амару еще больше впитывать достопримечательности.

Не сегодня.

Вин поехал на пустынную улицу в сторону пустого многоэтажного здания возле дома доктора Дас, остановив машину прямо у входа.

— Он ждет тебя.

Амара посмотрела на друга, ее сердце начало колотиться, когда до нее дошло.

Данте.

— Он попросил тебя привезти меня сюда? — спросила она низким, немного грубым голосом.

Он кивнул.

— Для твоей безопасности. Поднимись на верхний этаж. С Днем Рождения, Мара.

Амара наклонилась через консоль, чтобы крепко обнять его, ее грудь была тяжелой.

— Я люблю тебя, Винни.

Вин похлопал ее по спине.

— Я тоже тебя люблю, Мара. Хотя, если ты скажешь кому-нибудь, что я расплылся, у нас будут проблемы.

Она подавилась смехом и выскочила из машины. Глубоко вдохнув, она вошла в темное здание, заметив лифт справа, и поднялась на верхний этаж, ее живот сжался. Музыка не включалась, и Амара выдохнула.

«Расслабься», — мягко сказала она себе. «Это просто Данте.»

Через несколько секунд лифт зазвонил, и дверь открылась, продемонстрировав огромное, открытое, тускло освещенное пространство. Амара шагнула внутрь, оглядела единственную большую комнату и увидела красивые скульптуры, выставленные вокруг нее. Она заметила разные вариации, от скульптур, вдохновленных мифологией, до произведений искусства, которых она никогда раньше не видела.

Оглядываясь на все в комнате, она почувствовала его за спиной.

Амара успокоилась, вновь обретенный инстинкт, заполнивший панику в ее системе, присутствовал у нее за спиной, воспоминания задерживались на периферии ее разума, ожидая, когда она откроет шлюзы.

Она плотно закрыла их, выдыхая, убеждая свой разум чувствовать себя в безопасности. Данте стоял позади нее. Данте, никто другой. Ее Данте, который никогда не причинит ей вреда. Она ему доверяла.

Но это ощущение вторжения не уходило. Он не знал, иначе никогда бы этого не сделал. И она не могла сказать ему, не без желания свернуться клубочком в клубке стыда, хотя логически понимала, что это не ее вина. К сожалению, эмоции не оставляли места для логики.

Сглотнув, она просто отошла от него, казалось бы, небрежно, когда подошла к одному из произведений искусства, серой чаше с золотыми прожилками, красиво проходящими через нее.

— Это древнее искусство кинцуги, — прозвучал его голос с ее стороны, этот теплый, хриплый, мужской голос греховного шоколада и скрученных простыней. — Это искусство соединять вместе потрескавшиеся или сломанные кусочки керамики, ремонтировать их золотом и делать более сильные и потрясающие предметы, чем предыдущие.

Амара уставилась на чашу, видя ее великолепие. То, что она считала искусными золотыми прожилками, на самом деле было трещинами там, где раскололась чаша. Он выделял трещины, а не скрывал их.

— Что это за место? — мягко спросила она его.

Ей было еще неудобно говорить с ним голосом, но за последние несколько месяцев она начала с ним разговаривать.

— Это картинная галерея. Однажды я собираюсь купить ее, — ответил он тоном, который соответствовал ее, его горячее присутствие рядом с ней.

Ничего не почувствовав за спиной, она немного расслабилась.

— И почему мы здесь?

Она отвела глаза от чаши, чтобы посмотреть на него, удивившись, увидев, что он одет в смокинг и держит в руках коробку средних размеров.

Он посмотрел на нее, и от этого взгляда ее сердце забилось по другой причине. Свет снаружи падал на одну сторону его лица, и ее ладони чесались, чтобы провести по линии его челюсти, чтобы почувствовать, была ли она такой гладкой, как выглядела, или грубой на ее коже.